За годы работы на киностудии Кана мне пришлось побывать в разных городах и странах, увидеть много интересного и даже чудесного. Здесь истории приходов и храмов, людские судьбы, а также чудеса веры и исцеления. Думаю, что о Боге и о религии можно говорить в легкой и даже развлекательной форме. К этому стремлюсь:) Всех люблю!!
Исправительные колонии и лагеря - это градообразующее предприятие Ангарска. Нетрудно понять, откуда там столько католиков.
Когда мы приехали снимать католический приход, мы не могли обойтись без съемок лагерной вышки - знаковый кадр, хоть и знали, что это запрещено. Несмотря на то, что мы снимали из движущейся мимо лагерного забора машины, нам навстречу уже бежал взвод с овчарками. Там мы попали в исправительную колонию строгого режима:)) Поскольку за рулем машины был польский католический священник, то поначалу нам начали бодро шить шпионаж.
А потом - то ли молитва помогла, то ли охранники решили не связываться с журналистами, но все обошлось. Правда, нас отвезли в милицию, потом допрашивали спецслужбы, специально прибывшие из Иркутска, а после освобождения корреспонденты местного телеканала даже взяли у нас интервью...
И мы даже не опорздали на свой поезд. Правда, всю дорогу пили...:))
Усолье - это город "у соли". Там издавна была каторга, потом советские лагеря. Именно таким образом туда попали католики. А всообще - мне лично там понравилось:))
Удивительная судьба этого человека: сыльный католик, он был таким замечательным умельцем, что ухитрился прожить жизнь в сибирском захолустье почти миллионером. Второе, что меня поразило, - это то, что он не боялся смерти. Даже сделал сам себе гроб, чтобы не напрягать родных. Но обладал такой жизненной энергией, что этот гроб долго пролежал в сарае. А потом все-таки умер... Царствие ему небесное!
Красивая монахиня или красивый священник - свидетельство призвания само по себе. Этой сестре из Чехии безусловно веришь: она действительно любит этих беспризорников в Перми и действительно считает их людьми. Это было снято и смонтировано в киностудии "Кана" лет семь тому назад
Это было в Усолье-Сибирском, в 2005, кажется.
Мы снимали фильм о католическом приходе, а получилось - о собаке по имени Гром. Или Громек - так его звал хозяин, польский священник-кармелит Павел. Отец Войцех говорил, что можно
снять католический сюжет даже про мух. У меня вроде того:)
https://youtu.be/g-epjYeFqY4
На месте католического храма святого Казимира в Новосибирске теперь стоит большой универмаг. Недавно рядом установили памятник в честь разрушенного храма.
- Пустишь меня переночевать в субботу? – спрашивает Андрей, журналист и мой коллега по работе в газете «Семь дней в Новосибирске». Он католик, как и я.
- Хочу поехать на Пасхальную мессу к францисканцам. Служба закончится поздно, к себе в Академгородок уже ни на чем не смогу доехать. А вы же где-то в центре живете, да?
В центре-то в центре, но – в малосемейке. Спим втроем на одном диване – я, Саша и дочка Инна. Только Андрея нам там не хватает!
Но не откажешь же собрату во Христе в просьбе о ночлеге.
- Пущу, но только у нас места мало, - мямлю я.
- Это ничего – я принесу спальник, – уверяет Третьяков, в прошлом альпинист.
- Ну, если спальник, то тогда – ради Бога, – успокаиваюсь я.
* * *
- Ольга, классная у тебя фраза про пианиста: «От первого же крепкого удара разлетается челка на лбу!» - показывает Андрей мне строчку в корректуре.
- Да ты что - неужели там так написано? – бросаюсь я к листу. – Действительно! А корректоры не заметили. Спасибо, Андрей! – и я срочно к слову «удар» подписываю словосочетание «по клавиатуре».
Андрей – интересный парень, вьедливый журналист. Он пишет мало, но филигранно. Потрясающее чувство юмора и отличная наблюдательность.
А мало он пишет вот почему.
Андрей служил в армии в Афганистане и был контужен. С тех пор у него часто болит голова, и он быстро утомляется. Но редактор его жалеет и не перегружает работой.
В Католическую церковь Андрей начал ходить еще при отце Павле – то есть давно. Он верит в Бога искренне, хоть и без фанатизма. Не всем в редакции это нравится.
- С того момента, как он стал ходить в церковь, он кончился как журналист! - доказывает Лера. – Он утратил объективность, и от кучи заданий отказывается якобы по религиозным причинам.
Это правда. Не все он готов рекламировать. Не на любое задание его пошлешь. Третьяков принципиальный, и про какой-нибудь стриптиз-клуб писать не станет. Но Лера считает, что такие взгляды для журналиста - непозволительная роскошь, и поэтому она вынуждена работать за себя и за того парня!
* * *
В церковь мы с Андреем едем прямо из редакции. Саша сегодня должен вернуться из Томска, собирался тоже подъехать в храм на Мессу.
Чтобы не мучить маленькую Инну, по пути я завожу ее к Соне. У той дети примерно Инкиного возраста, они дружат и охотно ночуют вместе.
Сама Соня тоже едет с нами в церковь.
- Э, а где твой спальник? – спохватываюсь я.
- А я его не взял, - отвечает Третьяков.
- Ну и где мы тебе теперь уложим? – ворчу я. - Ладно, приедем – разберемся!
- Зато я куличей напек! – оправдывается Андрей.
* * *
Всенощная в церкви на улице Мира кончается поздно.
После Пасхального Богослужения, радостные и ублаготворенные, мы толпой вываливаем из церкви и даже успеваем на последний трамвай. Чем дальше, тем нас становится все меньше и меньше.
- Ну, я пошла! – говорит Соня. – Христос воскрес!
Мы прощаемся.
Заходим с Андреем в нашу квартиру.
- А где же Саша? – удивляюсь я. – Он же должен был приехать сегодня!
Настроение портится.
- Ну что ж, давай думать, как мы тебя устроим, – говорю я. – Можно положить ковер, на него навалить побольше пальто, на пальто – матрас, на матрос простыню…
Все складывается таким образом, что я буду спать на диване, а Третьяков – на полу под диваном - просто больше негде.
-Давай сначала чай попьем с куличами, – предлагает Андрей.
- Давай!
Но тут, как в бородатом анекдоте, открывается дверь и входит мой муж, - злющий, как сто чертей.
- А у нас гости! – представляю я. – Ничего, что Андрей переночует у нас?
- Христос воскрес! – поздравляет Андрей Сашу и протягивает ему руку.
Саша молча смотрит на него, примерно как на Иуду.
* * *
…Оказалось, что Соня, вернувшись домой, обнаружила там возвратившегося Сашу.
- Христос воскрес! А где Ольга? Я думал, она сюда придет! – удивляется Саша.
- Они с Андреем пошли домой, – сказала Соня. – А ты оставайся здесь, что вы там будете тесниться?
- …Задним числом я подумала: что это я такое несу? – рассказала мне потом Соня. – У Саши почему-то изменилось выражение лица. В худшую сторону.
- Да нет уж – потеснимся! – угрожающе сказал он, надевая пуховик.
* * *
- …Давайте чайку попьем! – неестественно бодрым голосом говорю я. – Андрей куличи принес – сам испек!
Саша с каменным лицом садится за стол на кухне. Я разливаю чай. Андрей достает маленькие куличики, которые он испек в пустых консервных банках.
- Сам тесто ставил? – спрашиваю с завистью.
(У меня с тестом напряженка: сколько ни пыталась, не взошло ни разу).
- Да, это же так просто, – отвечает Андрей и разрезает кулич.
И тут ему на руку вываливается сырое тесто!
- Не пропеклось… – говорит он убитым голосом. – А я еще отцу Коррадо такой же подарил… Позорище! Тьфу…
Пасхальный вечер явно удался: один сидит злой, другой - расстроенный.
Внезапно я начинаю хохотать, не могу остановиться. Мужики удивленно смотрят на меня, потом по очереди вступают.
На следующее утро завтракаем мы обжаренными на сковородке куличами. Ничего, довольно вкусно. Жизнь налаживается. Христос воскрес!
* * *
Андрей умер года через три. 11 сентября 2001 года. В кресле перед телевизором.
Когда он увидел, как самолеты таранят башни-«близнецы», его сердце не выдержало и остановилось.
Отпевали его в церкви францисканцев. Царствие ему небесное.
Мы празднуем день моего рождения. Пьем красное вино в небольшой компании и с Люськой по очереди вспоминаем прикольные случаи из жизни.
- А помнишь, как мы хоронили твою маму? – напоминаю я Люське, давясь от смеха. Гости замирают с вытянутыми физиономиями.
После короткой паузы за столом раздается взрыв хохота.
- Байки из склепа!
- Тещу хоронили – три баяна порвали!
* * *
- ...Ольга, ты сможешь завтра в три часа съездить со мной в крематорий? Надо похоронить мать, – звонит подруга. - Сможешь? Тогда встретимся на остановке.
- Мне нужно в крематорий, – сообщила я на работе. Переодевшись в укромном месте в черную футболку, захватив Розарий, я отправилась на встречу.
Люська почему-то в цветастом сарафане, без намека на траур.
Собственно, кремация уже состоялась полгода назад. Просто вчера Люське по телефону сообщили, что очередь на ячейку в новом колумбарии подошла, и что в три часа будет произведена церемония захоронения.
«Помолиться за упокой - и не более того», - я решила тоже не преувеличивать значение события.
На входе в зону крематория охранник требует с нас пропуск. Люська предъявляет.
- Всего двести рублей стоит, – объясняет она мне. - Хорошо, что кого попало сюда не пускают, не то, что на православном кладбище – пьет, кто хочет.
Золотистый купол православной часовни со скорбящим ангелом виден издалека. Мы идем по тщательно подметенной дорожке по направлению к куполу.
Вокруг ели, воссоздающие мемориальную атмосферу. На некоторых деревьях висят какие-то бубенцы неведомого нам погребального обряда. Под елками памятники, изящные лавочки.
- Здесь самые дорогие места, – деловито сообщает Люська. – А я выбрала все самое дешевое: самый верхний ряд колумбария, самую простую урну, самую скромную ячейку, безо всяких там барельефов, вазочек для цветов и прочей ерунды.
- Экономная ты наша, – хвалю Люську .
«Адажио» Альбинони все слышнее.
По обочинам на газоне красуются скульптуры всех времен и народов.
Вот Иисус, несущий крест. Рядом египетская мумия. Дальше в позе лотос сидит Будда. С ним соседствует ангел в виде неприлично женоподобного юноши с крыльями.
Навстречу нам движется траурная процессия под предводительством блондинки в длинной черной юбке и в шляпке с вуалью. Странно удивляет отсутствие покойника.
Дама подводит группу грустных людей к огромному металлическому бубну, отцепляет колотушку и с выражением произносит:
- Ударим по колоколу памяти в знак скорби по усопшему!
Бред какой-то. Раздается низкий гул.
- Что за странный обряд? - спрашиваю я Люську . – Похожий на языческий…
- Да сами они изобрели, - отмахивается она. – Не могут просто так сжечь.
Скрипичный ансамбль без паузы перешел на «Аве Мария» Баха.
Офисная часть крематория сочетает в себе бюрократические элементы с общими печальными атрибутами погребальной конторы.
Так, на письменном столе менеджера рядом с компьютером стоит коробка с одноразовыми носовыми платками – на тот случай, если родственник прослезится во время оформления документов.
Рядом со стопкой бланков сидит кукла Барби в кружевах, наряженная ангелом. Везде кстати и некстати воткнуты искусственные розы. На колонке лежит спящая вечным сном игрушечная собачка из настоящего меха.
Помещение густо декорировано слащавыми картинами и статуями, всячески поэтизирующими смерть.
- Сейчас вам выдадут урну. Посидите здесь, вас пригласят. Потом мы с вами оформим документы, и после этого состоится захоронение, - тихо и сочувственно объясняет Люське очередная дама в черном.
Мы ожидаем в холле, разинув рты, как в музее. Затем нас провожают в какую-то небольшую комнатку за занавесочку с рюшами.
Мы усаживаемся в удобные креслица за низенький столик. На нем выдержанное в том же лубочном стиле нагромождение знакомых предметов. Тот же Ангел Барби, та же хорошенькая коробочка с носовыми платочками, букетик искусственных цветочков и еще куча каких-то рюшечек непонятного применения.
Разглядев весь этот кич, в поисках новых впечатлений мы выглядываем из-за занавески.
- А там что? – спросила я.
- Там хранятся урны. Прикинь, полгода лежат, а если за ними никто не приходит, их высыпают в братскую могилу. А вон там – печальный туалет.
- Туда-то мне и надо, – и я вылезла из-под траурного занавеса.
Путь в «печальный туалет», усеянный скорбными статуями, проходит мимо стеллажей с урнами на любой вкус и уровень достатка.
- Где же мать-то? - говорит Люська через двадцать минут. – Они что, про нас забыли?
К нам заглядывает знакомая грустная дама и говорит с соболезнованием в голосе:
- Ну, вы еще немного с ней посидите, и можно будет оформить документы…
- То есть?.. – спросила Люська . – С кем это – «с ней»?.. Она что, здесь?!
- А это кто, по-вашему? – дама взяла со стола черный предмет, на который были надеты черные кружева на резинке, образуя «юбочку».
- Это разве она?! – удивилась Люська .
- Вы что, хотите сказать, что вам принесли чужую урну? – женщина, кажется, начинает с нами терять терпение.
Она снимает с эбонитовой банки «юбочку» и читает имя-отчество:
- Она?
Люська ошеломленно кивает.
- Ну вот видите! А вы говорите, – женщина снова натягивает «юбочку» на урну и возмущенно удаляется.
Мы с Люськой в ужасе смотрим друг на друга.
- Давай срочно молиться!
Я выхватываю из сумки Розарий, и мы тараторим молитву, будто за нами гонятся. Боимся не успеть…
После оформления документов коротко стриженый браток в черных очках и в белых перчатках берет со столика урну, освобождает от кружев и не спеша выносит ее на улицу, бережно держа, как спеленатого младенца, скорбно склонив голову набок.
Мы с Люськой понуро бредем за ним. По второму кругу зазвучало «Адажио» Альбинони.
Во дворе посреди стройки только-только возведен новый колумбарий, еще почти пустой. Перешагивая через ведра с раствором и труды строительного мусора, при этом сохраняя задумчивый вид, парниша достигает стремянки. Поднявшись по ступенькам на верхотуру, он вытаскивает приготовленные заранее инструменты и замуровывает урну в ячейку. Затем, скорбно постояв с минуту, тихо исчезает.
- Знаешь, тут, конечно, спокойненько так, печальненько, и все-таки это какая-то пародия на похороны, – говорю я, когда мы ехали домой на маршрутке. – Чего-то не хватает…
* * *
…Я не собиралась туда идти.
Я просто гуляла. У меня шли духовные упражнения в монастыре иезуитов, во время которых полагается много гулять.
Я бездумно брела по дороге, как вдруг увидела золоченый купол.
«Крематорий! - вспомнила я. – Так это же совсем рядом».
Я пошла на купол – не все ли равно, где гулять.
Добралась до пропускного пункта. Навстречу вышел охранник:
- К кому?
- У меня здесь знакомая, Валентина Ильинична Синицына, - вдруг сказала я и назвала имя. «Выгонит – пойду обратно».
Парень позвонил по мобильнику, затем махнул рукой:
- Проходите!
Я прошла мимо часовни, мимо Иисуса с крестом, мимо Будды с мумией и села на скамейку под колумбарием. Подняла голову и посмотрела на ячейку на последнем этаже.
«А ведь она сама меня позвала! - вдруг сообразила я.
* * *
…Я мало общалась с этой женщиной, но часто слышала о ней от Люськи. Низенькая, худенькая, улыбчивая. Совершенно безобидная на первый взгляд, она слыла властной и нетерпимой.
- К ней как-то зашла приятельница с внуком, - привела пример Люська . - Так она ей говорит: ну-ка живо уведи своего пискуна домой и поскорее возвращайся! Я, говорит, давно тебя не видела, соскучилась, хоть поговорим! Я ей : мама, что ж ты так – ведь это ребенок. Да зачем он мне нужен, говорит, такой некрасивый, синий! Ребенок должен быть красивый. Вот ты у меня была красивая. А он – синий.
Люська и сейчас красивая: румяная, синеглазая, блондинистая и веселая. Но такая же своенравная, как мамаша.
- Мама выросла в паре с сестрой-близнецом, - рассказывала Люська . - Валя умница, Галя – лентяйка.
Экзамены в институт мама сдавала за себя и за сестру. Старенький преподаватель сразу просек:
- Сестрички, заходите-ка вместе, – и тетя Галя не поступила в институт.
Валя выгнала мужа-пьяницу и защитила диссертацию. Галя часто меняла мужчин и ездила по курортам. А потом вдруг скоропостижно умерла – сердце не выдержало.
- С тех пор мать стала часто говорить о смерти, - заметила Люська .
* * *
Когда Люська была на втором курсе института, пришло сообщение о том, что у матери инсульт. Кое-как сдав сессию досрочно, она поехала домой, в Новокузнецк, выхаживать маму. Почти полгода она разрывалась между двумя городами, между больницей и учебой. Больная была парализована и с трудом говорила. Впала в детство.
- Она называет меня мамой, - плакала Люська .
Сначала Люська ночевала в палате, ухаживала за больной, выносила горшки, а через некоторое время мать постепенно пришла в себя. Двигательные и разговорные функции восстановились. Однако к прежнему преуспеянию она так и не вернулась.
* * *
…В прошлой жизни Люськина мама была успешной самостоятельной женщиной с приличной зарплатой и обширными связями.
- Мать раз в три дня на такси ездила в парикмахерскую, импортные шмотки ей приносили на дом, а еще ее без конца посылали в командировки в Москву, - рассказывала Люська .
И вдруг она осталась не у дел. Физически вроде бы оклемалась, но годами пребывала в депрессии. А потом попала в психбольницу, всерьез и надолго.
- Мать опять соседям дверь топором порубила, - сказала Люська , вернувшись из Новокузнецка. – Надо ее забирать в Новосибирск, не наездишься...
Энергично взявшись за дело, Люська поменяла материнскую квартиру на новосибирскую, затем две маленьких - на одну большую.
* * *
…После того, как Люська поселилась с мужем и матерью в одной квартире, в психбольницу превратился ее собственный дом.
У матери появилась навязчивая идея о том, что ее использовали, отняв жилплощадь, и теперь с нетерпением ждут ее смерти.
- Не дождетесь! – скандалила мать. – Сами сдохнете раньше меня!
Не жизнь, а именины сердца.
Особенно доставалось мужу, кстати сказать, добрейшему и бескорыстнейшему парню, - теща атаковала его, когда Люськи не было дома. Запертые двери не помогали: она из коридора осыпала зятя оскорблениями и проклятиями.
Кончилось тем, что тот сбежал в театральное общежитие, а вскоре женился на актрисе.
И Люська зажила вдвоем с больной матерью.
* * *
- Похорони меня в Новокузнецке! – торжественно просила мать, полюбившая эту тему задолго до смерти. – А то здесь даже на могилку ко мне придти некому.
- Я тебя в Москве похороню – на Красной площади, только умри! – обещала Люська. Это была шутка, если что.
Они практически не виделись: мать не выходила из своей комнаты, а Люська почти не появлялась дома. Питались они каждая отдельно мать сама для себя покупала продукты и варила.
Правда, иногда поздно вечером голодная Люська выпрашивала у матери какую-нибудь банку консервов.
- Приходит новый русский к старому еврею и говорит: папа, дай денег! – ворчала мать, но еду давала.
Ее маразм прогрессировал.
Она ни с того ни с сего вдруг срывалась на какую-нибудь Люськину подругу. Та поспешно уносила ноги. Люська кричала на мать, которая в свою очередь клятвенно обещала в завещании отписать государству квартиру, оформленную на нее, – это был ее главный козырь.
Но ко мне она почему-то всегда относилась хорошо. Она называла меня деточкой и просила «присмотреть за Люськой , когда меня не станет».
Конечно, Валентина Ильинична явно преувеличивала мое влияние на свою дочь. Люська как кошка: гуляет сама по себе. Кроме того, между нами все чаще случались размолвки, и каждая длилась все дольше.
Просто Люська чем дальше, тем больше становилась похожа на мать.
* * *
…Как-то после одной такой ссоры мы встретились в автобусе и разговорились, как ни в чем не бывало.
- Как себя чувствует Валентина Ильинична? – поинтересовалась я.
- В январе умерла, – ответила Люська .
- Что же ты не сообщила?
- Я звонила, но ты не взяла трубку, – соврала Люська .
Вскоре после смерти матери Люська сдала квартиру под аптеку, а сама уехала в Малайзию – с прицелом на постоянное место жительства.
* * *
«Пусть земля будет Вам пухом, Валентина Ильинична, - произношу я мысленно, подняв глаза к ячейке, и тут же спохватываюсь: - Какая земля? Скажем иначе: царствие вам небесное».
Крематорий развивается. На огромном щите рекламируется новомодная услуга - «погребальный кортеж». На фото – пара зашоренных лошадей в черных попонах, возница во фраке и в цилиндре.
Вороные уже пасутся на газоне за часовней в ожидании богатых усопших клиентов.
«Ну вот, Валентина Ильинична, у Люси все хорошо, не беспокойтесь. Я за вас помолюсь, раз пришла», - и вытаскиваю Розарий и не торопясь читаю молитву.
- В холодильнике полная кастрюляборща, в морозилке кости для собаки, - перечисляю я . – А я ухожу…
- Куда это? – интересуетсямуж.
- В мужской монастырь, – заявляю я. - Дней на пять.
Я не шучу: я и правда собралась в монастырь - на духовные упражнения.
Духовные упражнения – это для тех, кто понимает. Саша безнадежно машет рукой: он считает, что бывают дела и поважнее. А я считаю, что эти пять дней я буду заниматься самым важным делом...молчать.
Ну да, молчать (я не шучу!), это же реколлекции молчания.
А еще - читать Библию по методике Игнатия Лойолы, молиться и беседовать с Иисусом (хотите – верьте, хотите - нет). И со священником - всего час в день. А с Иисусом – хоть весь день.
Можно:спать до полудня, есть до отвала, гулять по всему поселку (монастырь находится за городом), думать, вообще не думать(что еще лучше).
Нельзя: звонить по мобильнику, включать компьютерные игры. Категорически запрещено разговаривать с посторонними.
В монастыре все обычно в курсе: никто не поздоровается и не заговорит со мной при встрече, и даже кухарка, пройдя мимо, посмотрит на меня, как на пустое место.
В общем, программа не самая веселая. Тебе оно надо? – удивляются друзья. А вот и надо! – отвечаю я, но развиваю эту тему отнюдь не перед каждым встречным.
Хотя иногда так хочется кому-нибудь рассказать обо всех чудесах, которые со мной происходят на духовных упражнениях! По секрету...
НЕ ЗАБОТЬТЕСЬ О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ
Мф. 6, 25-34
Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегогдня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры!...Отец ваш небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.
- Меня мучают страхи. Это у меня с детства, – жалуюсь я священнику.
- Чего боитесь?
- Ну, мало ли... Например, потерять работу...
- И что такого?
- Вдруг не найду новую?
- И что?
- Что-что – умру с голоду!
- А вы рассказали все это Иисусу?
- Не-ет... – растерялась я.
- Почему? Чем занимались целый день?
-Гуляла...Библию читала... На травке сидела...
-Все правильно, только все это делайте вместе с Иисусом. Сажайте Его на травку рядышком и все Ему рассказывайте! А чтение вам вот какое...
Мы одновременно принимаемся листать каждый свою Библию.
- ...Нашли?
-«...Не заботьтесь о завтрашнем дне».. Это?
* * *
Утро выдалось солнечное, но прохладное. Август в Сибири - это уже не лето. Из монастырского дома выхожу в куртке, с Библией в пакете.Спуск к узкой речушке весь в березах. Между белыми стволами низкая травка, в мелких цветочках. На освещенном пригорке я расстилаю джинсовку и усаживаюсь под березу. Беззаботно пахнет травой, как в детстве, ленивую тишину нарушают только насекомые, зудящие над травой. Жизнь налаживается…
«Нич-чего плохого! для счастья вполне достаточно, - приходит мне в голову. – Кабы не мои гуси...»
«Гуси» - это беспокойные мысли, которые никогда не покидают мою башку.Не то чтобы мне сильно хорошо от них, но без них я чувствую себя как бы виноватой. Синдром «совка» - страх счастья... Кстати, мне велели поговорить об этом с Иисусом…
Напрягаюсь, но не могу никак представить Иисуса рядом.Видимо, я непроходимая материалистка. Вздыхаю и открываю заданный стих.
«...Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться»...-пытаюсь сосредоточиться на тексте.
Вдруг на буквы садится какой-то ярко-зеленый жучок, отвлекая меня. Стряхиваю в траву. А там уже возится второй, того же вида, но совсем другой окраски, красный с черным . Если присмотреться – на крылышках мельчайший затейливыйузор. «Наверное, каждый такой в единственном экземпляре», - думаю я и снова переключаюсь на Евангелие.
«...Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них...»
На освещенном листе моей Библии качаютсятени от кашки и каких-то тонких колосков. Сперва они раздражают меня, а потом я вдруг замечаю, насколько они графически изящны. А тут еще на розовый цветок кашки, который у меня болтается под самым носом, уселся голубой мотылек...Невозможно заниматься.
Вдруг до меня доходит: так это же Иисус со мной разговаривает, только без слов. Свои слова из Писания подкрепляет цветами и травами, жуками и мотыльками.
«...Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры!..»
Как же я обрадовалась, будто у Христа за пазухой!
Встала, закрыла Библию, спустилась пониже к речке.
А там меня ждал еще один сюрприз: на берегу я обнаружила густые заросли черемухи. (Вот уж к чему я с детства питаю слабость. Не самая вкусная из ягод, прямо скажем: терпкая, костистая, да еще оставляющая черный налет на зубах. Но ничего не могу с собой поделать – просто обожаю).
Та конкретная черемуха поразила меня своей сказочностью: спелые ягоды были огромными, сочными и вовсе не терпкими.(«Это потому что кусты черемухи стоят по колено в речке», - соображаю я). А как много ягод нынче уродилось, аж в глазах почернело.
Целыми горстями я ела эту незабываемую черемуху, веером выплевывая косточки. И как мне было вкусно!
«Надо бы и батюшку угостить», - подумала я. Вытащила из полиэтиленового мешочка Библию, сунула под мышку, аосвободившийся пакет в две минуты наполнила ароматными кисточками прохладных блестящих ягодок.
* * *
- Ну, и каковы плоды? –задал мне вопрос священник на аудиенции.
- Во! – и я гордо протянула ему из-за спины пакет с черемухой.
- Ухты – черемуха,– искренне изумился он. – Какая вкусная! Где взяли? – поинтересовался он, выплевывая косточки на стол.
- Да за домом, у речки, где вы с собакой гуляете, - я даже удивилась, что он не знал об этой черемухе.
* * *
Два года спустя я специально спустилась на то заповедное черемуховое место, но ничего не нашла. Зарослей черемухи как не бывало...
«А может, это былочудо лично для меня? – подумала я. – Подумаешь, что Ему стоило сотворить для меня черемуху, если Он раскрасил жучков, мотыльков и вообще - сотворил целый мир?»
А работу я все-таки потеряла. Не прошло и двух лет... Но ведь не умерла от этого.
ДАЙ МНЕ ПИТЬ
Священник учит меня общаться с Иисусом при помощи воображения и созерцания.
- Возьмите фрагмент из Иоанна про самарянку у колодца, хорошо? Представьте себя на ее месте. Вот вы стоите у колодца, вот видите Иисуса, вот Он просит у вас попить... Поговорите сНим. Можете задать любой вопрос. Только не придумывайте, ради Бога, ответы за Иисуса! – это он так шутит. – Это я так шучу! – тут же отступает. – А для размышления возьмите чтение проМарию Магдалину у гроба Иисуса...
– Это когда она плачет о нем, но в упор Его не узнает?
- Да, двадцатая глава из Иоанна...
* * *
«...Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя... Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды. Иисус говорит ей: дай Мне пить...
Я сижу за письменным столом у окна в своей комнате. Гулять не хочется- на улице холод собачий.
Читаю заданный стих, представляю жару, палестинскую пустыню и пытаюсь вообразить себя Самарянкой. Уставший Иисус просит у меня пить, а я якобы никак не врублюсь, Кто это такой. А поначалу и вовсе не хочу разговаривать: «Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? Ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются»... Вот дура!
Затем представляю себя Марией Магдалиной у гроба. Вот я оборачиваюсь, вижу человека...
«...Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его...»
«Стоп! Почему это она Его не узнала? Он что, так изменился? – прикидываю я. - Видимо, да. На всякий случай надо быть повнимательнее, мало ли...»
Меня отвлекает громкий звук:кто-то яростно звонит в монастырь. Я выглядываю в окошко и вижу, что один из таджиков, которых иезуиты наняли копать газон, изо всех сил давит на звонок.
«Что-то они ему не торопятся открывать», - отмечаю я.
И тут парень видит меня в окне.
- Дай мне пить! – кричит он и машет пластиковой бутылкой.
«Щас, все брошу», - я хотела было сверху ответить ему, что, дескать, не могу с ним разговаривать, как вдруг...
Япулей спускаюсь по ступенькам, открываю дверь, хватаю из Его рук бутылочку-полторашку и наливаю ему самой лучшей воды – фильтрованной...
Видимо, вода Ему понравилась, потому что Он еще раза три приходил...
- Угадайте с трех раз, Кто мне сегодня явился? – с этими словами я захожу в комнату моего наставника.
- Неужели? – смеется иезуит. – И что Он вам сказал?
- Угадайте с трех раз, – веселюсь я. – Он сказал «Дай мне пить!»
- Так вот Кто трезвонил тут весь день! – смеется священник.
РЫБАКИ ЛОВИЛИ РЫБУ, А ПОЙМАЛИ РАКА
Зажав Библию под мышкой, я бродила по окрестностям монастыря в поисках удобного места для размышлений.
Вокруг располагались дачи и огороды, некуда было присесть. Заборам не было конца и края.
Я устала, как вдруг неожиданно вышла к большому озеру, заросшему камышами.
«Отлично, там как раз про море, мне подойдет», - обрадовалась я, перешла через мостик, присела на большой камень и раскрыла Книгу на заложенном месте:
«...Явился Иисус ученикам Своим при море Тивериадском...»
...На это самое море нас с подругой недавно возили ее родители. В наше время его называют озером Кинеруд. Оно пресноводное, но огромное, как море, берегов не видать. Вода - как зеркальная гладь, и трудно было себе вообразить, как волны захлестывали лодку с апостолами.
- После обеда будет шторм, - пообещали родители, но мы не поверили, настолько мирным был пейзаж.
Действительно, в один прекрасный момент от горизонта пошла высокая волна, и через двадцать минут капитально заштормило.
- Здесь всегда так, - объяснили нам.
...Пока я читала про озеро, представляя себе Кинеруд, какие-то мужики неподалеку со страшными матами ковырялись по пояс в воде - ловили раков. На берегу стояло ведерко, в котором уже шевелили клешнями штук пять.
«Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака,» - вспомнила я детский неприличный стишок. Тьфу!
Парни никак не давали мне сосредоточиться, но я попыталась не обращать внимания и снова уткнулась в Евангелие:
«...Иисус же стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус...»
- Эй, мужики! Вы че, раков ловите, что ли? – на мостике завис какой-то бородатый мужичонка в картузе. Он аж слез с велосипеда, чтобы получше рассмотреть.
- А тебе какого .... надо? – поинтересовались мужики.
Я мужественно предпринимала новые попытки вникнуть в текст:
«...Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете...»
- Дык вы не там ловите! Раки во-он в тех камышах! – орал дядька с моста.
Я подняла голову, не веря своим ушам: шло как бы параллельное озвучивание моего чтения, только ... пародийное!
«...Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыб...» - читаю я.
- А на кой ... нам туда лезть! – ответили мужики.
Тут я, рыдая от смеха, захлопнула Книгу и двинула обратно в монастырь.
«Эх, обрадую сегодня батюшку – у него с чувством юмора все в порядке, слава Богу!»
