Читайте книги Ольги Сквирской на сайтах ЛитРес
https://www.litres.ru/olga-evgenevna-skvirskaya/
и Проза.ру
https://www.proza.ru/avtor/olgaskvirskaya
Показаны сообщения с ярлыком Кана. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком Кана. Показать все сообщения
четверг, 12 ноября 2015 г.
Мудрец построил дом
Читайте книги Ольги Сквирской на сайтах ЛитРес
https://www.litres.ru/olga-evgenevna-skvirskaya/
и Проза.ру
https://www.proza.ru/avtor/olgaskvirskaya
пятница, 6 ноября 2015 г.
Храм святого Казимира
Читайте книги Ольги Сквирской на сайтах ЛитРес
https://www.litres.ru/olga-evgenevna-skvirskaya/
и Проза.ру
https://www.proza.ru/avtor/olgaskvirskaya
https://www.litres.ru/olga-evgenevna-skvirskaya/
и Проза.ру
https://www.proza.ru/avtor/olgaskvirskaya
вторник, 16 декабря 2014 г.
воскресенье, 7 декабря 2014 г.
Паломничество в Фатиму
http://youtu.be/fjpjs8byZP8
Вот хорошее место, чтобы молиться о мире во всем мире:)
Я его сама сняла и смонтировала, когда ездила в паломничество в 2007 году.
Интересно, что из-за Фатимской истории меня уволили с телевидения ГТРК, не дожидаясь, пока закончится испытательный срок:) Сказали, что на государственном телевидении не должны работать сумасшедшие, которые верят в Санта-Клауса:)
Теперь мне даже приятно:)
Читайте книги Ольги Сквирской на сайте Проза.ру
https://www.proza.ru/avtor/olgaskvirskaya
и на ЛитРес
https://www.litres.ru/olga-evgenevna-skvirskaya/
Вот хорошее место, чтобы молиться о мире во всем мире:)
Я его сама сняла и смонтировала, когда ездила в паломничество в 2007 году.
Интересно, что из-за Фатимской истории меня уволили с телевидения ГТРК, не дожидаясь, пока закончится испытательный срок:) Сказали, что на государственном телевидении не должны работать сумасшедшие, которые верят в Санта-Клауса:)
Теперь мне даже приятно:)
Читайте книги Ольги Сквирской на сайте Проза.ру
https://www.proza.ru/avtor/olgaskvirskaya
и на ЛитРес
https://www.litres.ru/olga-evgenevna-skvirskaya/
суббота, 6 декабря 2014 г.
Котенок из тополиного пуха
http://youtu.be/Os3cX_hsKo0
Котенок из тополиного пуха
Арт-студия для беспризорных детей - разве это выход для них? Об этом я думала, когда ехала на съемки в Лугу в составе съемочной группы киностудии Кана, и было это лет десять назад.
А после того, как я побывала в этом чудесном месте, я изменила свое мнение, поскольку креатив поистине творит чудеса, как и вера в Иисуса, - а ведь работники этого дома - люди верующие.
Хочется надеяться, что все эти дети найдет себя в жизни!
Ольга Сквирская
Ко Самуи
2557
Котенок из тополиного пуха
Арт-студия для беспризорных детей - разве это выход для них? Об этом я думала, когда ехала на съемки в Лугу в составе съемочной группы киностудии Кана, и было это лет десять назад.
А после того, как я побывала в этом чудесном месте, я изменила свое мнение, поскольку креатив поистине творит чудеса, как и вера в Иисуса, - а ведь работники этого дома - люди верующие.
Хочется надеяться, что все эти дети найдет себя в жизни!
Ольга Сквирская
Ко Самуи
2557
пятница, 28 ноября 2014 г.
Католический видеожурнал №42
http://youtu.be/91612bx93po
Это Католический видеожурнал №42, один из самых неинтересных.
На новостях мы обучали новичков, поэтому многие не ложатся в логичный сюжет, смонтированы наспех. Я вообще не уверена, что видеожурналы стоит загружать в YouTube, потому что они очень давно морально устарели, как это происходит с любыми новостями. Но просто ничего другого в интернете нет, увы. Где наши фильмы, где клипы, где передачи?
Пусть будет хоть это, на память о прежней Кане:(...
http://youtu.be/Re41LNh9dmU
А вот еще один нашла, это самый первый, который мы выпустили в Кане (до этого католическая продукция выходила в Красноярске, в студии отцов-кларетинов).
Это Католический видеожурнал №42, один из самых неинтересных.
На новостях мы обучали новичков, поэтому многие не ложатся в логичный сюжет, смонтированы наспех. Я вообще не уверена, что видеожурналы стоит загружать в YouTube, потому что они очень давно морально устарели, как это происходит с любыми новостями. Но просто ничего другого в интернете нет, увы. Где наши фильмы, где клипы, где передачи?
Пусть будет хоть это, на память о прежней Кане:(...
http://youtu.be/Re41LNh9dmU
А вот еще один нашла, это самый первый, который мы выпустили в Кане (до этого католическая продукция выходила в Красноярске, в студии отцов-кларетинов).
пятница, 23 ноября 2012 г.
Взлеты и падения "Каны"
Примерно так и было. Зато теперь я просто обязана пожать руки своим "обидчикам" за то, что все так удачно сложилось!
И вот, спустя годы, сидя под пальмой на золотистом песке и наблюдая за яхтами в изумрудном водном просторе, я вспоминаю и обдумываю все, что произошло.
К чему?
Да к тому, что "Кана" - это больше, чем "Кана". Осознать - значит, приблизиться к истине.
И потом, все же я свидетель того, как все начиналось...
***
Начало сибирской католической студии "Кана" явилось ее кульминацией.
Двое крутых польских профессионалов в сутанах, собрав вокруг себя и обучив местных талантливых ребят мастерству на хорошем европейском уровне, создали поток замечательных фильмов, клипов и сюжетов о жизни Церкви в России, рассылая их по католическим приходам страны, по фестивалям и по европейским эфирам.
Как могло случиться, что через десяток лет развития студия позорно спустилась на уровень провинциальной самодеятельности, разогнав или растеряв обученные кадры? Кому все это мешало? В чем логика?
Самое поразительное в том, что, похоже, этого головокружительного падения киностудии никто в католической среде не заметил - ни начальство, ни зрители. Почему?
***
- Официант, что у меня в чашке - чай или кофе?
- А вы что, разве не отличаете по вкусу?!
- Нет.
- Ну и какая вам тогда разница?
(Анекдот)
Я заметила, что у многих лиц духовного сана и прихожан почему-то напрочь отсутствует художественный вкус. Возможно, католические зрители пропустили не столько падение "Каны", сколько расцвет, - в частности, не заметили того, какими замечательными были первые фильмы и сюжеты "Каны"?
Общее мнение католических зрителей состоит в том, что искусство должно ВОСПИТЫВАТЬ, а не РАЗВЛЕКАТЬ. Ведь воспитание легко не дается: надо себя заставлять. Заставить себя просмотреть от начала до конца скучный религиозный фильм. Или прочитать нудную катехитическую статью, к тому же напечатанную мелко и невыразительно. Или выслушать проповедь, которую священник невнятно читает по бумажке, да еще с иностранным акцентом, да еще с паузами после каждой фразы...
Вот этот налет "мученичества" и делает необязательным такие вещи, как профессионализм и творчество.
Но ведь законов психофизиологии никто еще не отменял. Спрашивается, для чего нужна драматургия в фильме? Или соблюдение строгих правил при монтаже? Или тщательный отбор фраз для "синхрона"? Неужели для "професионализма ради профессионализма"?
А вот и нет: для лучшего психологического восприятия.
Однако если зритель настроен жертвенно, то безо всякой критики и так скушает все, что ему предлагают "воспитатели": бедняга готов к "подвигу".
Помню, один из многочисленных директоров "Каны" даже сформулировал это в принцип:
- Фильмы надо делать не ИНТЕРЕСНО, а РЕЛИГИОЗНО! ИНТЕРЕСНО все равно не получится: про Бога - чего там интересного.
А другой наш директор, напротив, поставил себе цель - преодолеть априорную сложность религиозного материала - и работать интересно. И победил!
Но почему-то именно его фильмы - драматургичные, остросюжетные, увлекательные - вызвали у благочестивых зрителей самое активное недовольство. Зато традиционно нудные нравоучительные сюжеты и передачи те же люди проглатывают без нареканий. Может, в церкви не любят талантливых?
Практика показывает, что нет ничего проще, чем сделать скучный фильм: для этого не потребуется ни профессионализма, ни творческих мук. Но!
СДЕЛАТЬ можно, а СМОТРЕТЬ нельзя.
Тем не менее ведь смотрят, возразите вы! Пожалуй. Работают над собой, зевают, но смотрят, - религиозно же. (Чем-то все это напоминает "совок". Стоило перестройку затевать!)
Может, в церкви чего поправить?
***
Хотя не стоит преувеличивать. На Фейсбуке "Кана" иногда выкладывает современную продукцию. Прошли времена, когда приходилось рассылать по почте кассеты с записью "Католического видеожурнала" по всем приходам России, Казахстана и Средней Азии, - Всемирная паутина до минимума сократила путь между производителем видеопродукции и потребителем.
Также прошли времена, когда русскоговорящим католикам предлагали фильмы, клипы, передачи, - теперь это в основном безрадостные записи религиозных лекций, снятые как придется.
Что касается "благодатной аудитории", то зачастую под сюжетом стоит всего один "лайк", и принадлежит он ... нынешнему директору "Каны" :)
***
- Вы умеете играть на рояле?
- Не знаю, не пробовал.
Мне довелось сотрудничать более чем с десятью директорами "Каны".
Практически все они были либо священниками, либо монахами, и настоящих профессионалов среди них оказалось всего двое. Зато каких!
Оба имели солидный опыт успешной работы на государственном телевидении Польши. Оба обладали безошибочным чутьем и вкусом. Кроме того, им удалось зажечь в "Кане" тот заразительный огонек, который верующие называют "Святым Духом".
Священник, пришедший им на смену, не был профессионалом в области кино, зато был настоящим христианином: он обладал честностью, которая дорогого стоит. Он не скрывал, что он не знает телевизионного ремесла, поэтому решил для себя, что лучшее, что он может сделать, - это не мешать работать тем профессионалам, которых взрастили польские телевизионщики. Низкий поклон ему за это: при нем студия "Кана" продолжала работать на том же высоком уровне, что и прежде.
К сожалению, это был последний адекватный директор... Он оказался исключением, подтверждающим общее правило.
***
- Боже, дай мне миллион! Дай миллион! Прошу Тебя!
Голос с небес:
- Ты, Абрам, хоть бы лотерейный билет сходил купил!
Остальные директора были похожи между собой, как капли воды, несмотря на разницу в возрасте, образовании, национальности.
Во-первых, все, как один, демонстративно игнорировали профессионализм. Этим они напоминали детей, которые играют то в парикмахеров, то в космонавтов, то в "больницу". Может, не стоило так буквально понимать стих "Будьте как дети"?
Так вот, они понарошку, как дети, "играли в телевидение". Лишь на том основании, что каждый иногда по вечерам смотрел телевизор, считали себя полностью компетентными во всех вопросах телевизионного ремесла.
В результате каждый из них заново "изобретал свой велосипед" и "наступал на собственные грабли".
Во-вторых, все они имели сходное понимание ОТВЕТСТВЕННОСТИ - по принципу "что хочу, то ворочу", или "я начальник, ты дурак".
Сталкиваясь с вопиющим антипрофессионализмом, я говорила им об этом, а слышала в ответ: "Это не твоя ответственность, это моя ответственность!"
"Так ОТВЕТСТВЕННОСТЬ же, а не БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ," - возражала я и... дальше понятно?
В-третьих, безответственность и бездеятельность прикрывалась, как ни странно, верой в Господа Бога: дескать, вполне достаточно молиться и уповать, и все остальное приложится, типа "Бога одного хватит" и т. д.
В общем, бедная киностудия снова и снова ввергалась в очередной кризис, оказываясь на грани развала. При этом очередной директор в сутане вновь со словами "Все в руках Божьих" сваливал на Господа Бога все, что натворил. Сколько начинаний было таким образом зарублено на корню...
В-четвертых, как я заметила, ни один священник-директор почему-то не страшился завалить порученное ему дело. Возможно, знал, что его по-любому не уволят и даже "по-христиански" простят, в худшем случае переведут на другое дело (которое он так же завалит без особого ущерба для себя).
Не могу не привести в пример вопиющий случай: одного такого начальника поставили руководить делом, за развал которого его сняли десять лет назад, - и предоставили новый шанс завалить восстановленную работу!
В-пятых, между властью и интересами дела священник-начальник обычно выбирал власть и амбиции, жертвуя самим делом. Например, не в силах вынести инакомыслия, решительно избавлялся от строптивого сотрудника, пусть даже тот был хорошим специалистом.
Вот показательный диалог, который произошел у меня с одним из священников-директоров:
- Этот фрагмент мне не нравится - вырежи его!
- Хорошо, вырежу.
- Ты со мной согласна?
- Я же сказала, что вырежу.
- Но ты согласна?
- Это имеет значение?
- Имеет, потому что здесь будет работать только тот, кто со мной согласен!
...Вот я и не работаю.
- У нее тяжелый характер, - говорят обо мне. - Говорит то, что думает.
На одном христианском сайте прочитала размышление священника про Апостола Павла: дескать, все мы должны быть такими, как он - то есть горячими, а не тепленькими, а еще деятельными и целеустремленными.
"Интересно, сколько бы такой Павел продержался бы в "Кане"? Через сколько бы дней его бы выперли?" - подумалось мне.
***
- Сколько людей работает в Ватикане? - спросили Папу Римского Иоанна Павла II.
- Половина, - ответил Святейший Отец.
Не нами придумана фраза "Кадры решают все". Так везде, в том числе и на католической киностудии.
Дело осложняется тем, что в церковных организациях не любят платить работникам большую зарплату, потому что работу трактуют примерно как "служение". То есть что-то, конечно, платят, но на порядок меньше, чем на аналогичных светских предприятиях.
Вот и получается, что "лохов", готовых "служить", насчитывается не так много (кстати, одним из таких была... я:). Зато - куча всевозможных прохиндеев разных видов.
1. Это люди с ослабленными способностями к социальной адаптации: те, кто не получил образования, или у кого разные психические проблемы.
2. Это люди, рассчитывающие подучиться в студийной обстановке ремеслу с надеждой подыскать себе место получше.
3. Это профессионалы, преследующие свой интерес (тайком использовать аппаратуру для выполнения "левых" заказов, таксовать на студийной машине и т. д.).
4. Это люди, рассчитывающие на улучшение своего финансового положения за счет карьерного роста в рамках студии и готовые к интригам с целью "подсидеть" коллегу.
За все годы я встретила лишь нескольких человек, у которых вызывала интерес сама работа, и готовых делать дело за небольшие деньги. Но они продержались недолго и - увы! - ушли не по своей воле.
Я долго думала, отчего так. Вот мое предположение: у непорядочного человека выше степень свободы, чем у порядочного.
Ему не "в лом" прочитать чужое письмо, обыскать чужой стол, запустить клевету, подольститься к начальнику, написать анонимку, стравить друзей, настроить в нужном русле коллектив на перекурах и чаепитиях - да еще с цитатами из Священного Писания на устах.
Заметим, что подобный работник не отягощен трудом - он умеет виртуозно придумывать причины, по которым порученная ему работа не может быть выполнена, зато всю энергию тратит на достижение своей цели. Рабочие поручения он выполняет по циничному принципу старого шуточного тоста "Давайте выпьем за именинника - нам все равно, а ему приятно!"
А истинная его цель - занять место потеплее, или создать себе комфортные условия для пьянства на работе, или "сесть" на аппаратуру.
Таких людей трудно вывести на чистую воду (они слишком хитры), зато сами они лихо убирают всех, кто мешает им в осуществлении цели. Вот почему из студии один за другим исчезали порядочные люди.
Но куда смотрит церковное начальство, спросите вы?
Священники-начальники, как правило, не готовы к мирской жизни, которая описывается "законом джунглей". Они не распознают негодяев, не могут отличить хорошей работы от плохой, не чувствуют, когда "ведутся" на манипуляции наркомана или алкоголика, зато падки на лесть. А все почему?
Монахи, приняв вечный обет послушания и, как следствие, зависимость от настоятеля, зачастую самодура, отыгрываются на мирянах-подчиненных по принципу "дедовщины", в свою очередь требуя безоговорочного послушания (хотя те не давали никаких обетов). В итоге рабочие отношения у них складываются только с подхалимами.
И еще одно: неприспособленные к жизни директора категорически не в состоянии выслушивать плохие новости, поэтому при малейших проблемах, накричав на "вестника", спасаются из студии бегством, пустив все на самотек, - авось Господь все наладит. Вместо того, чтобы принять решение...
Прибавим к этому кучу чисто церковных предрассудков: правильные вроде бы фразы "не суди, да не судим будешь", "сами мы не без греха", "прости грешника" - используются начальниками для оправдания собственной бездеятельности и попустительства.
Так, на студии годами работал наркоман. Он и не думал менять своих привычек: когда его ловили на злоупотреблении, он "по-христиански" в семидесятый раз просил прощения, и директор его "по-христиански" прощал. Обоим нравилась эта игра.
Не секрет, что здоровые рабочие отношения должны быть построены на КАЧЕСТВЕ работы, и только. Но что значит "качество" работы применительно к церковной киностудии? Предмет весьма расплывчатый.
Любой директор светской фирмы, как правило, хочет прибыли, которая в конечном счете определяет качество работы, - с этим все ясно. Понятно так же и то, что его нисколько не интересуют "отношения в коллективе", и что он не станет тратить ценное время-деньги на эти разборки.
Понятно, что он не позволит сотрудникам диктовать ему, кого принять, кого уволить.
Понятно, что у его сотрудников не должно быть времени заниматься "выяснением отношений" в рабочее время.
Думаю, что это определяет здоровые трудовые отношения.
Смог бы нормальный руководитель управлять, скажем, коллективом "Каны", никого не уволив? Уверена, что да.
Во-первых, он сместил бы акцент на качество и скорость работы, и сотрудники вложили бы всю энергию не в интриги, а в свой профессиональный рост. А кто против, сам покинул бы студию.
Во-вторых, начальник по-хозяйски отнесся бы к собственным материальным ресурсам и все поставил бы на контроль.
Заведующий камерами не смог бы без спросу ни якобы "уносить камеру на профилактику", ни запрещать пользоваться ей другим операторам, ни самому отлынивать от студийных съемок.
Оператор-наркоман не смог бы беспрепятственно принимать препараты в рабочее время и безнаказанно ломать и терять аппаратуру в состоянии измененного сознания.
Шофер не смог бы "таксовать" на студийной машине в рабочее время.
Исчезла бы куча бездельников, которые якобы "учатся монтировать" в свое свободное время, не принося пользы студии.
Остались бы те, кто согласился бы честно работать на предложенных условиях.
Все так просто - привнести чуть-чуть личной ответственности в дело.
***
"Даром получили, даром отдавайте".
(из Евангелия)
За много лет работы я столько бесценного и замечательного получила от первых польских профессионалов - отца Войцеха, брата Дамиана и их коллег с телевидения и кино, что посчитала, что должна все передать дальше, поэтому никогда не отказывалась обучать новичков и тем самым продвигать дальше традиции ремесла.
Каков результат? В лучшем случае "ученики" перешли на светские телевидения или в рекламные компании, в худшем - объединились на студии против меня, чтобы выжить меня и занять освободившееся после меня место. (А того, кто не запятнал себя непорядочным поведением, тоже рано или поздно выжили.)
Учить было очень сложно: далеко не все желали тратить на обучение душевные силы, а некоторые даже жаловались начальству.
В чем была проблема? Думаю, в том, что мои потуги удержать профессиональное качество на первоначальном европейском уровне, заданном поляками, казались всем ненужным и излишним перфекционизмом. Сотрудники единодушно хотели работать поменьше, получать побольше и ходить на работу пореже, а я мешала, создавая избыточное напряжение. Неудивительно, что все закончилось бунтом против меня.
***
Дети в подвале играли в гестапо...
Из детской страшилки
Я пришла к выводу, что многие священники не различают добра и зла.
Только этим я могу объяснить поведение одного священника-директора: он регулярно вставал на сторону жалобщиков и интриганов и всерьез принимался меня... увольнять, затем всякий раз передумывал. Раз десять. И так примерно год. Сколько ж можно, товарищи фашисты!
Представьте себе, что на ваших глазах целый год десять человек устраивают травлю одному, который в это время работает за всю студию... Разве не пора вступиться?
- Но ведь ВСЕ против тебя, - говорил он. - ВСЕ не могут быть неправы!
Ничего подобного: когда ВСЕ бьют одного, они ВСЕ автоматически неправы. Это Закон Крови, и не я его придумала.
Другое дело, почему так случилось? В чем я виновата?
"Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать", - сказал Волк из басни Крылова. Думаю, суть в этом: одним я мешала, другие имели свою выгоду, третьи сообразили, что после моего ухода освободится должность и средства.
Так или иначе, но "все били одного" - на глазах священника-директора. А тот не заступился. Думаю, что тоже побоялся идти против всех. А потом поспешно уволился.
Тот, кем его заменили, оказался еще хуже.
***
"Причина господства атеизма состоит в том, что у католиков слова расходятся с делами".
Римский Папа Павел VI
...Так я и не поняла, зачем на должность директора было назначать человека, которого уже снимали с этой должности за развал работы... Чуда ждали?
Я терялась в догадках: может, это происки спецслужб?
Говорят, один из маневров спецслужб по ликвидации неугодной организации - путем интриг подсунуть на должность руководителя организации плохого работника, который сам все прекрасно развалит.
Согласно этой логике, именно такой директор способен был свести на нет деятельность блестящей некогда католической киностудии.
Что он и сделал. Только никто этого почему-то не заметил.
***
Если вы обидели кого-то зря,
Календарь закроет этот лист!
К новым приключениям спешим, друзья!
Эй, прибавь-ка ходу, машинист!
(Из песенки "Голубой вагон")
Никогда не любила этой песенки - из-за дурацкого второго куплета. Дескать, если обидел кого-то зря, то не бери в голову! Какое-то "прощение наоборот": обидел, так прости сам себя - и жми дальше, авось лучше получится... Как можно такое написать для детей!
Кстати, ни один из "Каны", из тех, кто меня бесспорно обидел, так и не попросил у меня прощения. Не то, чтобы "не ведают, что творят", особенно священники, - думаю, они просто простили сами себя - прямо по песенке "Голубой вагон". Говорят же, будьте, как дети!
"Прости сам себя" в таком контексте - это еще одна уловка в трактовке христианства себе в оправдание. Вот они и простили сами себя.
Ну и ладно. Главное, я их тоже простила.
Кое-кто мне сказал, что сама во всем виновата - дескать, тяжелый характер. О-о! А у кого легкий?
И вообще я считаю, что не конструктивно на работе заниматься обсуждением характеров. Это все имеет не большее отношение к работе, чем цвет глаз.
А что же тогда имеет? ПОСТУПКИ! За каждый поступок мы несем личную ответственность, и не только перед людьми. Между прочим, даже человек с самым тяжелым характером в состоянии последить за собой и проконтролировать свои поступки.
Например, кому не знакомы такие чувства, как ревность, зависть, жадность? Таких навалом.
Плохо другое - когда подобные чувства руководят поступками или когда определяют рабочие отношения.
Так вот, могу публично признаться, что за мои ПОСТУПКИ мне не стыдно.
А характер - извините, это уж мое личное дело.
***
Любая ситуация дается нам во благо. Это урок Судьбы, если хотите.
Какие же уроки вынесла я из "Каны"?
Попробую сформулировать.
1. Не бояться негативных ситуаций - опыт показывает, что все к лучшему: выгонят из подвала - окажешься на берегу моря:)
2. Использовать любую ситуацию, даже негативную, как пищу для творчества.
3. Продолжать говорить то, что думаю. Даже если это нанесет мне материальный ущерб:-)
4. Не ввязываться ни в какие церковные "служения". Служить только себе и своей семье.
5. Закрыть кредит доверия людям в сутанах. Отныне я подхожу к ним, как к обычным людям, от которых можно ожидать, чего угодно - как хорошего, так и плохого.
6. Не жалеть о добре, за которое тебя не поблагодарили.
7. Не ждать благодарности от конкретных людей - она может прийти из совсем другого источника.
8. Простить обидчиков. Господь и так наказывает их - круче, чем это сделала бы я.
9. Делать то, что нравится, а деньги пусть сами меня найдут.
10. Постараться быть счастливой - это лучшее, что я могу сделать для Бога:-)
Ко Самуи
2554
суббота, 18 февраля 2012 г.
БИСЕРНЫЕ БУСЫ
Совпадение имен и названия - дело чисто случайное, если что:) Да и насчет вымысла - имею право:)
Это история создания одного фильма. Он так и назывался – «Бисерные бусы». Я думала, я в нем режиссер, а я в нем - главный герой, - уж не знаю, то ли положительный, то ли отрицательный.
А потом меня уволили - по якобы моему собственному желанию. В общем, как ни болел, а умер.
Но до этого я ни сном ни духом не ведала, во что ввязываюсь.
***
С Ниной и ее дочкой Лерой я познакомилась на встрече общины Ал-Анон при католическом приходе. Там я впервые услышала о модной методике двенадцати шагов по преодолению зависимоcти и созависимости.
На ознакомительную встречу в приходе я попала совсем случайно.
«Разузнать бы все для Люськи - пригодится, если решит покончить с запоями», - пришло мне в голову.
Набралось с десяток несчастных женщин – вдовы и одиночки, матери наркоманов и инвалидов, жены и взрослые дочери алкоголиков. На каждом лице одинаковый усталый взгляд, в котором застыло чувство вины и страх. В общем, «извините, что живу!»
«Где-то я недавно видела такой взгляд», - подумала я и вспомнила – в зеркале. Абсолютно такой же беспокойный взгляд. Хотя у меня в семье нет ни наркоманов, ни алкоголиков. Ну, отец пьет, но он пьет далеко – в Израиле.
- У тебя папа живет на Святой Земле? – обычно восхищаются священники.
- Да, он там пьет, – отвечаю я. Чем Святая Земля хуже других мест? И пусть лучше пьет там, чем поблизости.
- А у тебя какие проблемы? – спрашивают женщины. Они сами охотно делятся своими. Было б с кем поговорить.
- У меня зависимость от работы, - говорю я.
Они с удивлением смотрят на меня и не понимают.
- А где ты работаешь?
- В католической киностудии…
- А ты замужем?
- Да…
- Муж пьет?
- Нет…
- А дети есть?
- Взрослая дочка.
- У ней все нормально?
- Да, она джазовая певица.
Бабы с ненавистью смотрят на меня. Думают, я с жиру сбесилась. А на самом деле я чуть с ума не сошла…
***
На студии «Кана» я работаю больше десяти лет, можно сказать, «стояла у истоков». Начинали мы с крутыми польскими профессионалами, которые меня с нуля обучили телевизионному делу и, между прочим, очень ценили.
Начало были воодушевляющее - куча прекрасных фильмов, клипов и передач, да еще при ничтожно малых финансовых затратах. «На Святом Духе!» - сказали бы христиане.
А потом все изменилось в худшую сторону. Вместо уехавших польских телевизионщиков пришли с улицы случайные люди с обычным желанием заработать. Что касается денежных вложений – тех стало еще меньше. А самое плохое – наступил дефицит «Святого Духа».
При таких исходных данных снять что-то стоящее про Бога – это или чудо, или фокус. Тем не менее на фоне интриг, скандалов и отсутствия денег еженедельно выходили в эфир и распространялись по российским приходам вполне приличные фильмы и передачи.
Но чем дальше, тем труднее было поддерживать работу в «Кане». Вышло так, что из всей «старой гвардии» осталась я одна и, грубо говоря, стала здорово мешать остальным. Оператор хотел получить доступ к аппаратуре и тайком делать на ней рекламу; журналист – подучиться кое-каким премудростям и свалить на «большое» телевидение, компьютерщик – просто обустроить свою задницу и в рабочее время делать левую продукцию, водитель - таксовать в рабочее время на наших стареньких жигулях. А я, как исполнительный директор, мучительно старалась сдвинуть с места всю эту неповоротливую махину...
Как правило, возглавляли студию иностранные священники, люди настолько же наивные, насколько некомпетентные. Их акцент срабатывал не на пользу дела: он порождал у пришедших со стороны непомерные претензии на завышенную оплату в валюте, а наивность провоцировала желание облапошить «дурака-иностранца».
Однако эти священники, то и дело сменяющие один другого, прислушивались к моему мнению, все-таки я старожил студии. Понятно, что остальные пытались удалить меня с игрового поля, не гнушаясь ни интригами, ни клеветой, ни провокациями.
Я ездила в командировки, монтировала фильмы, придумывала передачи. Но я была почти в одиночестве, билась, как в липкой паутине, и немудрено, что в конце концов заболела. Душевно и физически. На меня страшно стало смотреть. Затравленное выражение лица, неухоженная внешность, усталая походка.
Но когда на встречах Ал-Анона я слушала, о чем рассказывают женщины, мне начинало казаться, что мои проблемы на работе – это ерунда по сравнению с их бедами. Непреходящий страх, безденежье, побои, ненависть, одиночество, зависимость от домашнего монстра – или наркомана, или алкоголика – вот из чего состоит жизнь многих из них. Они не жили своей жизнью – они выживали, при этом чувствовали себя виноватыми за свою судьбу.
* * *
Сначала группа сдружилась. Мы не только шли по программе психического выздоровления, но и морально поддерживали друг друга.
Каждое воскресное занятие начиналось с теории. По специальным книжкам мы продвигались «шаг» за «шагом», обсуждали тезисы с позиции своей жизни.
- Мы должны принять свое бессилие перед проблемой, обратиться к Высшей Силе за помощью, а потом учиться прощать, любить и жить собственной жизнью – в этом и состоит спасение, - учила Лида, самая продвинутая в этом деле. Так просто и так сложно…
А женщинам хотелось просто поговорить, посоветоваться. Но модератор пресекала все попытки отклониться от темы.
- Поговорим во время чаепития, - прерывала Лида.
Я заметила, как от недели к неделе люди менялись. Кто молчал, тот разговорился. Кто плакал, заулыбался. Кто держался на «вы», перешел на «ты». Кто одевался кое-как, начал наряжаться и подкрашиваться. Кто-то нашел работу. Другая построила домашнего монстра. Мы открывались друг перед другом, жалели и даже любили. Вернее, учились любить и принимать такими, какими есть. А какие мы есть?
То одна, то другая устраивали беспричинные истерики.
- Я попросила у вас совета, а вы мне морочите голову! Что значит «я сама должна принять решение»?! – кричала одна. – Я к вам больше не приду! - И не пришла.
- У меня своих проблем хватает, а меня здесь нагружают еще и чужими! – возмущалась другая. – Мне с вами некомфортно, я к вам больше не приду! – но пришла. Через месяц.
Лидер группы, сама вдова алкоголика и мать наркомана, спокойно реагировала на поведение такого рода.
- Пусть к нам приходит только тот, кому это действительно помогает. Каждый способен выбрать свой путь. А мы с вами на этих примерах поучимся без осуждения признавать за каждым право выбора на посещение, на истерику, на оценку событий.
* * *
Среди этих женщин Нина выделялась спокойствием, выдержкой и серьезным отношением. Она аккуратно посещала все занятия и готовилась к ним. Меня поразило, что она составляла дома конспекты!
Черноглазая, коротко стриженая, худенькая, всегда в джинсах, она казалась не мамой, а старшей сестрой своей двадцатипятилетней дочки. Ее Лера была красавицей с иконописным личиком. Но, к сожалению, она была больна эпилепсией...
У Леры не было друзей, несмотря на огромные серые глаза и длинные темные волосы. В приходской молодежной группе избалованная девушка не ужилась. Ее капризы и агрессивные вспышки отталкивали даже наиболее самоотверженных католиков, готовых опекать больную.
Поэтому на встречи Ал-Анон ходили обе.
- Ей надо научиться жить со своей болезнью и с окружающими, - объясняла Нина.
Кроме того, эта группа давала одинокой девушке какой-никакой опыт общения.
- О, Лера пришла, – встречаю я ее у двери.
- Могу и уйти! – грубит в ответ.
Делаю вид, что ничего не произошло. Мать бросает на меня быстрый взгляд.
На следующем занятии Лера преувеличенно искренне и затянуто просит у меня прощение.
«Неизвестно, что лучше – ее агрессия или такое «покаяние», – подумала я. - Матери памятник надо поставить за ее терпение».
Выдержка – это у Нины профессиональное. Она всю жизнь проработала в милиции, пока не ушла на пенсию и посвятила жизнь дочери. Они живут тяжело, на ее милицейскую пенсию - от мужа-алкоголика мало толку.
- От того, что мы постоянно вместе, мы страшно раздражаем друг друга, - жалуется Нина. – У Леры бессознательный бунт против вынужденной зависимости от меня, и она капризничает и изводит меня! У нас с ней какая-то безвыходная ситуация: она не может работать, потому что с ней в любой момент может случиться приступ, а я не могу, потому что мне невозможно оставить Леру одну!
Нам всем ужасно жаль и Нину, и Леру. Но чем тут помочь?
- Лера на самом деле очень талантливая, она хорошо рисует, - рассказывает нам Нина. – А какие она плетет украшения из бисера!
Лера приносит свои изделия, чтобы нам показать, – бусы, колье. Голубые, белые, красные. В самом деле, очень красивые. Кое-кто ей заказывает сплести такие же к костюму. Лера с удовольствием соглашается.
- Она могла бы этим зарабатывать деньги, - предполагаю я, рассматривая тонкую работу.
- Но она не хочет брать деньги от членов общины, - говорит Нина.
Лере за труды дарят шоколадки и конфеты. Она и этому довольна.
- Жаль, что молодая девчонка сидит дома целыми днями, - раз посетовал кто-то за чаем.
- Может, она хочет рисовать? Я хожу в изостудию для взрослых, и там очень хороший преподаватель. Я могу ее привести туда, - предлагает Лиля, молодая девушка, моя коллега (она работает у нас в «Кане» дизайнером).
Через некоторое время Нина на занятии уже показывала нам первые рисунки Леры. Затейливый орнамент, выполненный желтым и фиолетовым цветами.
- Потрясающе! - мы хором порадовались за Леру.
У нее появился собственный круг общения, она стала реже к нам забегать на междусобойчик, зато ее настроение улучшилось. И Нина этому радовалась.
- Говорят, если вылечить эпилепсию, то кто же будет создавать шедевры живописи и писать стихи? – размышляла вслух Нина. - Это болезнь творческих людей! После приступов Нина рассказывает, что летала в других мира... Она сейчас работает над композицией на космическую тему...
"Еще чуть-чуть – и она станет гордиться Лериной болезнью", – подумала я.
- А давайте вместе молиться друг за друга, – предложила я. – Конечно, Высшая Сила – это хорошо, но ведь все мы католики. Не повредит просто после занятия вместе прочитать за нас «Отче наш»! – и всем понравилась эта идея.
Позже я не раз об этом пожалела: «А не с этого ли начались наши проблемы?»
* * *
Умные люди говорят, что не стоит смешивать общинные дела с дружбой.
Вот и мы слишком много узнали про личные дела друг друга, молились после занятий, созванивались среди недели, чтобы узнать, как друг у друга настроение. Наконец, пытались помочь друг другу и в житейских делах. Например, с работой.
- Уйду из института - больше не хочу преподавать немецкий, пойду на курсы парикмахеров! – объявила как-то Люда.
- А на что будешь жить?
- Не знаю!
Люда – скуластая голубоглазая блондинка. Она выглядела бы настоящей красавицей, если бы не кислое выражение лица и не истеричные нотки в голосе.
- Иди к нам на киностудию, - пригласила я. - Нам как раз нужна телеведущая в Католический видеожурнал. А с твоей внешностью ты вполне можешь стать нашим "лицом". Вот тебе и подработка!
Лена неожиданно быстро согласилась.
А потом согласилась и Нина. Как-то она пожаловалась на нехватку денег, и я подумала, что она могла бы заниматься нашим киноархивом. С ее аккуратностью, точностью и собранностью у нее должно получиться.
- Что ж, эта работа мне знакома, - одобрила Нина. – Я много лет проработала в статистике.
Кстати, Нина давно знала о моих проблемах на студии.
- Чем ты так расстроена? – спросила она меня как-то раз.
Я вкратце рассказала о том, как у меня из стола украли письмо к директору, в котором я по его просьбе изложила ситуацию на студии.
- Содержание стало общим достоянием, некоторые обиделись на меня. Но никому не пришло в голову, что это письмо в принципе не подлежит обсуждению – оно же чужое, – пожаловалась я. - И кто его спер?
- А ты проанализируй, кто из сотрудников метит на твое место, и ты поймешь, кто украл письмо, – спокойно сказала Нина.
«Вот что значит милиционер!» - восхитилась я.
Мне нравилась ее сдержанность, а еще какое-то материнское ко всем отношение. Мне захотелось, чтобы такой уравновешенный человек присутствовал на студии, и я пригласила ее работать у нас.
- Да, но что делать с Лерой? – сказала Нина. – Ведь я не могу ее дома оставить!
- А пусть приходит с тобой, - если что, мы ей тоже найдем дело, - успокоила я ее.
И Нина пришла к нам на работу. Вернее, Нина с Лерой.
* * *
В отличие от Нины, Лера немного знала компьютер. Она обучила мать печатать, работать в программе. Они вместе просматривали все фильмы с сюжетами и хронометрировали. Время от времени задавали мне вопросы. Вопросов пока возникало много, и я старалась проявлять терпение.
В целом я была довольна. На студии появились добросовестные работники.
- Спасибо тебе, - часто повторяла Нина. – Я так просила Бога об интересной работе!
- Я тоже так рада, что я теперь работаю, – говорила мне Лера. – У меня теперь есть начальник! Как у людей! Ты мой начальник!
Лера ходила за мной как хвостик. Меня это уже начало тяготить.
«Зато у нее все налаживается», - думала я.
А все это время на студии не прекращалась мышиная возня.
Оператор Алексей во всеуслышание отказался со мной работать из-за того злополучного письма – якобы обиделся на то, что я в нем выразила недоверие к нему. Федор заявил, что если Алексей уйдет, то он уйдет вместе с ним. Лиля неожиданно примкнула к ним, сказав, что она хочет развиваться, а от меня она уже получила все, что могла. Люда пожаловалась, что я "придираюсь к ней, потому что хочу выжить с работы"... И все они поставили ультиматум директору-американцу: или он убирает меня из студии, или они вместе уйдут, громко хлопнув дверью...
Самое смешное, что директор пошел у них на поводу со словами «А что делать! Придется уволить».
- Но вы же сами попросили меня написать это письмо!
- Да, но зачем ты так резко написала?
Я была в отчаянии.
"Доделать бы фильм, пока не уволили", - и я заперлась в монтажной.
...Ночью мне приснился ответ на вопрос, кто рылся в моем столе и украл письмо. Ну конечно, это Федор.
Актер по образованию, он обладал особенной силой убеждения. За ним шли без рассуждения, прав он или нет.
Я видела, как он ходит шушукаться и к Нине.
«Вербует», - подумала я.
Но я была уверена в ее порядочности. К тому же она так меня благодарила.
* * *
Этот сценарий я придумала еще тогда, когда впервые увидела Лерину картину. На большом листе – три фазы движения человеческой фигуры: коленопреклоненная и плачущая, затем выпрямляющаяся и, наконец, устремленная ввысь, крылатая. Называется «Ангел».
Не то чтобы картина мне понравилась. Просто я порадовалась за Леру. Во-первых, нарисовано профессионально, во-вторых, оптимистично - и слава Богу!
И я решила снять о ней фильм. Про ее болезнь, про то, как она научилась плести бусы из бисера, как поняла, что может своими руками создать что-то красивое. Про то, как она пришла в церковь, и как ее Бог ведет по жизни.
Про то, как она начала рисовать, как творчество помогает ей в исцелении.
И про Нину, как ей помогают люди и Бог справляться с болезнью любимой дочки.
- Вокруг нас много больных людей, и, может быть, этот фильм послужит им утешением и даст надежду, – сказала я, когда уговаривала их на съемки.
- Да, нам есть что сказать этим людям, - решает Нина. – Лера, ты согласна?
- А у меня получится?
- Конечно, - обещаю я. – Мы вместе сделаем интересный фильм.
* * *
А дальше все пошло как по маслу!
Оператор Алексей неожиданно согласился участвовать в проекте. Я уж было начала надеяться на то, что он покончил с ролью обиженного. В указанный день и час мы с ним приехали к Нине с Лерой.
- Снимем, как Лера плетет бусы из бисера, - даю я первое задание Алексею.
Марина с готовностью высыпает на стол разноцветные бусинки.
- А вот эти красные бусы я подарила маме!
- Нина, можешь их примерить? На тебе как раз красная кофточка!
И Нина по команде Алексея охотно и без стеснения крутится перед зеркалом. Очень мило!
Алексей снимает также всех четырех кошек, которые живут в этой квартире.
- Девчонки, девчонки, - кричит им Нина, раскладывая сухой корм по мискам, и кошки сбегаются со всех квартиры на кухню – серая, черная, персидская и полосатая. Очень забавно!
- В нашей квартире нельзя всуе произносить слово «девчонки», - объяснила Нина. – Кошки сразу сбегаются - думают, что их сейчас будут кормить!
Снимает на камеру Лерины картины. Вся стена в натюрмортах – грузинский, китайский и индийский. Над кухонным столом – белые хризантемы пастелью. Молодец!
- А где та картина с ангелом? – интересуюсь я.
- Она на выставке в институте, - говорит Нина.
- Это даже хорошо: мы туда заедем вместе и прямо там снимем. Мне она нужна.
Нина по моей просьбе показывает старые фотографии, где она молодая: большеглазая, кокетливая, стройная. На коленях - маленькая Лера. Эпилепсии у ребенка еще нет в помине.
«Какая красотка! - подумала я про Нину. – И ведь черты лица не сильно изменились, но почему-то уже совсем не выглядит красивой!»
- Ты знала, что была красавицей? – спросила я.
- Нет, - покачала она головой. - Если бы знала, может, жизнь бы по-другому сложилась.
- А в каком звании ты ушла на пенсию?
- В звании майора.
- Это высокое звание? – спрашиваю я.
- Довольно-таки высокое, - вступает в разговор Алексей и иронично смотрит на меня.
Света достает фотографию, где снята в милицейской форме. Лицо красивое, но уже строгое, безликое, без макияжа, волосы коротко стриженые, уши без сережек.
- А нам, во-первых, нельзя фотографироваться в украшениях. Во-вторых, когда я узнала, что Лера больна, я поняла, что все эти золотые побрякушки – это все не нужно. У меня внутри все перевернулось... И я все продала!
- А ты могла бы все это сказать еще раз на камеру?
Мы снимаем синхроны Леры и Нины. Я задаю вопросы таким образом, чтобы получить по рассказу от каждой.
«Удача, что Лера не отказывается говорить о своей болезни», - думаю про себя.
- Когда я узнала, что у меня эпилепсия, то почувствовала такую обиду: ну почему именно у меня? Чем я хуже других!
Она рассказывает, как стала ходить в церковь и как нашла там новых друзей. Как научилась плести бусы и решила сделать подарок маме. О своих непростых отношениях с матерью она тоже говорит очень откровенно и понятно:
- Я знаю, что без мамы я не проживу, я не могу даже выйти никуда без нее, одна, но эта ситуация меня напрягает, и я часто срываюсь, а потом чувствую себя виноватой.
Очень тепло рассказывает она про изостудию и про то, как поднимают ей дух успехи в живописи.
Нина тоже говорит очень искренне и открыто. Про работу в милиции, про моральную поддержку в церкви, про Лерину болезнь. Она даже плачет по ходу, правда, просит это вырезать.
Зато с большой охотой она рассказывает про Лерино рисование.
- В детстве Лера закончила художественную школу, но рисовать не полюбила. А когда она попала к Виктору Кузьмичу, она с таким увлечением вернулась к этому делу! Раньше она рисовала только черным карандашом. А этот художник научил ее видеть цвет.
Я очень довольна. Руки уже чешутся помонтировать, но нам надо еще доснять выставку. Договариваемся на следующей неделе.
* * *
Тем временем Лиля по моему заданию снимает Леру на камеру в изостудии .
Я в восторге! Мне понравился учитель – добрый синеглазый седой дядька, который умеет словами объяснить, как выбрать цвет, удалить или приблизить предмет. Мне понравилась и сама студия – крохотный кабинет, увешанный картинами, заваленный гипсовыми античными головами и фрагментами колонн, экзотическими вазами, муляжами фруктов и цветочными букетами. Классный такой творческий беспорядок! В каждом углу стоит по натюрморту. Один из них я даже узнала – грузинская постановка с гранатом и кинжалом, который я видела у Леры. Видимо, она ее уже дорисовала.
- Чистые цвета прут у тебя на первый план, - учит художник Леру на Лилиных съемках, - Если хочешь отдалить, или разбеливай, или добавь черненького, - и сам садится за Лерин мольберт и ее кисточкой правит вазу. И действительно фон отодвигается, а ваза на глазах приобретает объем. Просто волшебство!
«Тоже хочу рисовать», - внезапно осознаю я.
* * *
На следующей неделе Леру в очередной раз кладут в больницу. На выставку решаем ехать без нее, но с Ниной. А потом заедем в больницу к Лере: навестим ее и поснимаем прямо там!
Получилось даже лучше. Алексей снял Нину на выставке в студенческой библиотеке – под картиной «Ангел». А в больнице он подкараулил, когда Лера вышла к матери, и они обнялись. Весь персонал с удивлением следил за нашими действиями.
- Ты видела на выставке моего «Ангела», тебе понравилась картина? – спросила меня Лера.
- Да, конечно.
- Так вот, я подарю ее тебе. Пусть это будет твой ангел-хранитель, и пусть он тебя защищает!
- Спасибо, дорогая!
Я заметила, что в тот момент Нина очень странно посмотрела на Леру, но тогда не придала этому значения.
* * *
Директор выглядел очень виноватым. Он похвалил фильм и сказал, что оставляет меня на студии. Но мне этого мало.
- Отец Ярослав, это был последний раз, когда вы затеяли мое увольнение без всякой причины, а я в очередной раз вас простила. В следующий раз я уйду сама!
Бедный американец кивнул головой, он сегодня со всем согласен и обещает больше не вестись на провокации. Но победа ли это?
Сотрудники не скрывали своего разочарования. Они возлагали большие надежды на то, что меня выгонят. А тут мои акции даже подросли: директор опять без конца бегает ко мне советоваться по разным делам, и мы вместе просматриваем готовую продукцию.
А у Нины вдруг неожиданно для меня появилась манера говорить маленькие гадости:
- У тебя тени над глазами размазались. Сотри и никогда больше ими не мажься, – и голос у нее стал каким-то ехидным. - Они тебе не идут.
- Кто принес эти шоколадные конфеты? Ты? – она развернула бумажку, в которой была разломанная конфетка. – Ее, наверное, крысы на складе покусали!
- Возьми другую, – сказала я. Почему-то мне стало ужасно стыдно, будто я сама отъела пол-конфетки.
- Нет, я вообще не люблю шоколад, - и она с пренебрежением отодвигает мои конфеты.
Я показываю Нине свежеиспеченный фильм. Ее реакция меня ставит в тупик:.
- Тут у тебя музыка какая-то депрессивная – у Леры от такой начинаются приступы...
В нашей трапезной одна стена густо завешена иконами, другая голая.
- А с этой стороны пусто, - говорит как-то Лера после молитвы. – Натюрмортик бы какой повесить!
- Повесила бы лучше сюда своего «Ангела», – отвечает ей Нина и смотрит на меня с вызовом.
Почему-то без причины портятся и мои отношения с Лерой. Она больше не забегает ко мне в монтажерку и не улыбается мне. Наоборот, ходит мимо с гордо поднятой головой, не объясняя причин перемены.
А Нина ведет себя еще более непонятно. Под предлогом вопросов по работе она незаметно втягивает меня в посторонние и ненужные разговоры.
- Вот раньше Кана была – это да, а сейчас видно, что она умирает, – говорит она, опустив глаза, но внимательно наблюдая за моей реакцией.
- Это неправда: за последнее время вышла куча фильмов, они понравились и заказчикам и зрителям, - утверждаю я.
- Почему один человек делает все фильмы? – возмущается Нина. ("Один человек" - это я).
- А почему бы остальным не сделать своих фильмов? – отвечаю я вопросом на вопрос. – Пусть учатся – и будут сами делать свои фильмы.
- Ну, одним словом, умирает Кана… - и Нина вновь себе на уме смотрит в пол. – Надо нам всем собраться и обсудить кризис!
Я ничего не понимала. К чему работнику архива вообще затевать подобные дискуссии?
* * *
По "просьбам трудящихся" Епископ назначил собрание в курии, посвященное студии «Кана».
Вместо реального обсуждения дел мои коллеги говорили только обо мне. Столько клеветы, передернутых фактов и откровенного блефа сразу я никогда не слышала.
Но активнее всех выступала Нина.
«Странно, откуда же у нее ко мне столько злости?» - недоумевала я, слушая ее.
Нина выступила с настоящей обличительной речью в стиле Вышинского. Дескать, «музыка к ее фильмам депрессивно влияет на людей, а она, несмотря на замечания зрителей, отказывается заменить. А фильмы ее вообще никому не нужны…»
- И вообще она неадекватная – у нее мания преследования! Надо ее убрать! Мы все...
* * *
А что было потом? Депрессия. Отпуск без содержания. Духовные упражнения со священником, - мне хотелось вывести все это из себя и поскорее всех простить, чтобы не умереть от злости.
- Представь, что ты встретила Самого Иисуса, вот и расскажи Ему все, - предложил священник. - Интересно, что Он тебе ответит? Только ничего не придумывай, пожалуйста, за Него! - пошутил он.
- И все-таки что я не так сделала? Ведь не бывает так, что один прав, а все неправы! Раз они все против меня, значит...
- Почему это не бывает? Бывает, сколько угодно... Возьмем хотя бы Его случай...
...Во время бессонной ночи вдруг на краешек моей кровати тихонько подсел Иисус.
- Ну Ты-то хоть на моей стороне? - спросила я.
- Это ты на Моей стороне, - Иисус улыбнулся в темноте.
- Тогда почему все так?.. - я села на кровати.
- Поэтому, - Он пожал плечами.
- ...Как Вы думаете, отец, я все это сама придумала? - спросила я священника.
- Нет, конечно! - он серьезно посмотрел на меня. - Такое не придумаешь.
***
Когда я вернулась в Кану, там уже был новый директор - отец Веслав, тоже иностранный иезуит, поляк. Я его отлично знала: он был самым первым директором Каны, и его сняли за интриги и за развал работы. Короче, у меня не оставалось ни одного шанса. Зато на студию вернулись Алексей и Люда.
Через некоторое время директор назначил Нину менеджером, завел трудовую книжку на Леру, чтобы ей шел рабочий стаж. У Нины появился совсем другой тон – командный. Теперь она проводила планерки, отрывисто отдавая приказания.
Женщина по-чекистски профессионально формировала мнение отца Веслава и умело натравливала его на меня.
...Я так и не смогла понять причины, за что меня уволили. Какая-то истерика директора – в коридоре, при всех, не по делу – «нам не о чем разговаривать, вы уволены!!»
Пришлось-таки написать это заявление об уходе. Не сразу - после того, как я вышла из больницы.
Потом девять месяцев не работала. Пыталась устроиться, но все было бесполезно.
- Но ты же талантливый человек, как это ты не можешь найти работу? – удивлялись поляки.
А что тут скажешь: с католической историей в резюме практически невозможно попасть на светский телеканал. Меня даже на собеседование не стали приглашать. А потом я и вовсе перестала искать работу.
Мы с дочкой зимовали одни, поскольку муж был в Таиланде – учился на дайвмастера. Все эти месяц она меня кормила на свои ресторанные гонорары. Так что пение в ресторанах - это не так уж плохо!
А потом я и вовсе перестала искать работу.
* * *
В образовавшееся свободное время я пошла учиться рисовать – в ту самую изостудию, в которую влюбилась во время монтажа.
Это было счастье: мне там нравилось все – люди, краски, натюрморты, композиции, цветоведение. Я поняла наконец, что такое «видеть цвет».
Я прямо заболела рисованием – долгими зимними вечерами у печки я ставила композиции с цветами, фруктами, вазами - и рисовала натюрморты – акварелью, гуашью, пастелью. Весь дом постепенно оброс моими картинами в рамках. Я дарила их друзьям, родственникам. Дочка гордилась мной и поддерживала, как могла. Даже покупала мне краски и бумагу, цветы с фруктами. И это меня спасло.
В «Кане» я больше не появлялась.
* * *
- А как там наши враги?– спросила как-то Таня, моя подруга. - Пусть у них не будет торжества! - на самом деле она добрейший человек, просто слишком сильно переживала за меня.
Но о «Кане» я ничего не знала и не хотела знать.
- Ну нет, так нечестно, – сказала Таня. – Я-то хочу узнать! Узнать, что у них ничего не вышло. А то я чувствую себя так, будто мне не дали досмотреть кино!
- А я совсем не хочу досматривать это дурацкое кино, - сказала я, но соврала.
Как-то забарахлил компьютер, и я набралась решимости и позвонила технику Андрею.
- Я сейчас не могу говорить – я в ГИБДД, сдаю священнику документы на машину Каны. Кстати, ты в курсе, что Кану закрыли?
- Как закрыли? – ожидала чего угодно, только не этого. Почему-то расстроилась.
- А так: Веслав устроил собрание, забрал у всех ключи. С июня больше не работаем, сдаем дела.
- А как там наши?
- Филипп уже ушел сам - месяц назад. Люда давно уволилась – у нее открылась какая-то крутая болезнь. Лада будет заниматься закрытием организации.
А через месяц меня пригласили на работу в новый «епархиальный пресс-центр», который создали вместо закрывшейся студии.
Но у нас уже были куплены билеты на самолет до Бангкока. Я решила тоже поехать с мужем в Таиланд - благо он за это время стал инструктором.
В общем, вот такое кино.
Конец фильма...
Самуи 2008
Это история создания одного фильма. Он так и назывался – «Бисерные бусы». Я думала, я в нем режиссер, а я в нем - главный герой, - уж не знаю, то ли положительный, то ли отрицательный.
А потом меня уволили - по якобы моему собственному желанию. В общем, как ни болел, а умер.
Но до этого я ни сном ни духом не ведала, во что ввязываюсь.
***
С Ниной и ее дочкой Лерой я познакомилась на встрече общины Ал-Анон при католическом приходе. Там я впервые услышала о модной методике двенадцати шагов по преодолению зависимоcти и созависимости.
На ознакомительную встречу в приходе я попала совсем случайно.
«Разузнать бы все для Люськи - пригодится, если решит покончить с запоями», - пришло мне в голову.
Набралось с десяток несчастных женщин – вдовы и одиночки, матери наркоманов и инвалидов, жены и взрослые дочери алкоголиков. На каждом лице одинаковый усталый взгляд, в котором застыло чувство вины и страх. В общем, «извините, что живу!»
«Где-то я недавно видела такой взгляд», - подумала я и вспомнила – в зеркале. Абсолютно такой же беспокойный взгляд. Хотя у меня в семье нет ни наркоманов, ни алкоголиков. Ну, отец пьет, но он пьет далеко – в Израиле.
- У тебя папа живет на Святой Земле? – обычно восхищаются священники.
- Да, он там пьет, – отвечаю я. Чем Святая Земля хуже других мест? И пусть лучше пьет там, чем поблизости.
- А у тебя какие проблемы? – спрашивают женщины. Они сами охотно делятся своими. Было б с кем поговорить.
- У меня зависимость от работы, - говорю я.
Они с удивлением смотрят на меня и не понимают.
- А где ты работаешь?
- В католической киностудии…
- А ты замужем?
- Да…
- Муж пьет?
- Нет…
- А дети есть?
- Взрослая дочка.
- У ней все нормально?
- Да, она джазовая певица.
Бабы с ненавистью смотрят на меня. Думают, я с жиру сбесилась. А на самом деле я чуть с ума не сошла…
***
На студии «Кана» я работаю больше десяти лет, можно сказать, «стояла у истоков». Начинали мы с крутыми польскими профессионалами, которые меня с нуля обучили телевизионному делу и, между прочим, очень ценили.
Начало были воодушевляющее - куча прекрасных фильмов, клипов и передач, да еще при ничтожно малых финансовых затратах. «На Святом Духе!» - сказали бы христиане.
А потом все изменилось в худшую сторону. Вместо уехавших польских телевизионщиков пришли с улицы случайные люди с обычным желанием заработать. Что касается денежных вложений – тех стало еще меньше. А самое плохое – наступил дефицит «Святого Духа».
При таких исходных данных снять что-то стоящее про Бога – это или чудо, или фокус. Тем не менее на фоне интриг, скандалов и отсутствия денег еженедельно выходили в эфир и распространялись по российским приходам вполне приличные фильмы и передачи.
Но чем дальше, тем труднее было поддерживать работу в «Кане». Вышло так, что из всей «старой гвардии» осталась я одна и, грубо говоря, стала здорово мешать остальным. Оператор хотел получить доступ к аппаратуре и тайком делать на ней рекламу; журналист – подучиться кое-каким премудростям и свалить на «большое» телевидение, компьютерщик – просто обустроить свою задницу и в рабочее время делать левую продукцию, водитель - таксовать в рабочее время на наших стареньких жигулях. А я, как исполнительный директор, мучительно старалась сдвинуть с места всю эту неповоротливую махину...
Как правило, возглавляли студию иностранные священники, люди настолько же наивные, насколько некомпетентные. Их акцент срабатывал не на пользу дела: он порождал у пришедших со стороны непомерные претензии на завышенную оплату в валюте, а наивность провоцировала желание облапошить «дурака-иностранца».
Однако эти священники, то и дело сменяющие один другого, прислушивались к моему мнению, все-таки я старожил студии. Понятно, что остальные пытались удалить меня с игрового поля, не гнушаясь ни интригами, ни клеветой, ни провокациями.
Я ездила в командировки, монтировала фильмы, придумывала передачи. Но я была почти в одиночестве, билась, как в липкой паутине, и немудрено, что в конце концов заболела. Душевно и физически. На меня страшно стало смотреть. Затравленное выражение лица, неухоженная внешность, усталая походка.
Но когда на встречах Ал-Анона я слушала, о чем рассказывают женщины, мне начинало казаться, что мои проблемы на работе – это ерунда по сравнению с их бедами. Непреходящий страх, безденежье, побои, ненависть, одиночество, зависимость от домашнего монстра – или наркомана, или алкоголика – вот из чего состоит жизнь многих из них. Они не жили своей жизнью – они выживали, при этом чувствовали себя виноватыми за свою судьбу.
* * *
Сначала группа сдружилась. Мы не только шли по программе психического выздоровления, но и морально поддерживали друг друга.
Каждое воскресное занятие начиналось с теории. По специальным книжкам мы продвигались «шаг» за «шагом», обсуждали тезисы с позиции своей жизни.
- Мы должны принять свое бессилие перед проблемой, обратиться к Высшей Силе за помощью, а потом учиться прощать, любить и жить собственной жизнью – в этом и состоит спасение, - учила Лида, самая продвинутая в этом деле. Так просто и так сложно…
А женщинам хотелось просто поговорить, посоветоваться. Но модератор пресекала все попытки отклониться от темы.
- Поговорим во время чаепития, - прерывала Лида.
Я заметила, как от недели к неделе люди менялись. Кто молчал, тот разговорился. Кто плакал, заулыбался. Кто держался на «вы», перешел на «ты». Кто одевался кое-как, начал наряжаться и подкрашиваться. Кто-то нашел работу. Другая построила домашнего монстра. Мы открывались друг перед другом, жалели и даже любили. Вернее, учились любить и принимать такими, какими есть. А какие мы есть?
То одна, то другая устраивали беспричинные истерики.
- Я попросила у вас совета, а вы мне морочите голову! Что значит «я сама должна принять решение»?! – кричала одна. – Я к вам больше не приду! - И не пришла.
- У меня своих проблем хватает, а меня здесь нагружают еще и чужими! – возмущалась другая. – Мне с вами некомфортно, я к вам больше не приду! – но пришла. Через месяц.
Лидер группы, сама вдова алкоголика и мать наркомана, спокойно реагировала на поведение такого рода.
- Пусть к нам приходит только тот, кому это действительно помогает. Каждый способен выбрать свой путь. А мы с вами на этих примерах поучимся без осуждения признавать за каждым право выбора на посещение, на истерику, на оценку событий.
* * *
Среди этих женщин Нина выделялась спокойствием, выдержкой и серьезным отношением. Она аккуратно посещала все занятия и готовилась к ним. Меня поразило, что она составляла дома конспекты!
Черноглазая, коротко стриженая, худенькая, всегда в джинсах, она казалась не мамой, а старшей сестрой своей двадцатипятилетней дочки. Ее Лера была красавицей с иконописным личиком. Но, к сожалению, она была больна эпилепсией...
У Леры не было друзей, несмотря на огромные серые глаза и длинные темные волосы. В приходской молодежной группе избалованная девушка не ужилась. Ее капризы и агрессивные вспышки отталкивали даже наиболее самоотверженных католиков, готовых опекать больную.
Поэтому на встречи Ал-Анон ходили обе.
- Ей надо научиться жить со своей болезнью и с окружающими, - объясняла Нина.
Кроме того, эта группа давала одинокой девушке какой-никакой опыт общения.
- О, Лера пришла, – встречаю я ее у двери.
- Могу и уйти! – грубит в ответ.
Делаю вид, что ничего не произошло. Мать бросает на меня быстрый взгляд.
На следующем занятии Лера преувеличенно искренне и затянуто просит у меня прощение.
«Неизвестно, что лучше – ее агрессия или такое «покаяние», – подумала я. - Матери памятник надо поставить за ее терпение».
Выдержка – это у Нины профессиональное. Она всю жизнь проработала в милиции, пока не ушла на пенсию и посвятила жизнь дочери. Они живут тяжело, на ее милицейскую пенсию - от мужа-алкоголика мало толку.
- От того, что мы постоянно вместе, мы страшно раздражаем друг друга, - жалуется Нина. – У Леры бессознательный бунт против вынужденной зависимости от меня, и она капризничает и изводит меня! У нас с ней какая-то безвыходная ситуация: она не может работать, потому что с ней в любой момент может случиться приступ, а я не могу, потому что мне невозможно оставить Леру одну!
Нам всем ужасно жаль и Нину, и Леру. Но чем тут помочь?
- Лера на самом деле очень талантливая, она хорошо рисует, - рассказывает нам Нина. – А какие она плетет украшения из бисера!
Лера приносит свои изделия, чтобы нам показать, – бусы, колье. Голубые, белые, красные. В самом деле, очень красивые. Кое-кто ей заказывает сплести такие же к костюму. Лера с удовольствием соглашается.
- Она могла бы этим зарабатывать деньги, - предполагаю я, рассматривая тонкую работу.
- Но она не хочет брать деньги от членов общины, - говорит Нина.
Лере за труды дарят шоколадки и конфеты. Она и этому довольна.
- Жаль, что молодая девчонка сидит дома целыми днями, - раз посетовал кто-то за чаем.
- Может, она хочет рисовать? Я хожу в изостудию для взрослых, и там очень хороший преподаватель. Я могу ее привести туда, - предлагает Лиля, молодая девушка, моя коллега (она работает у нас в «Кане» дизайнером).
Через некоторое время Нина на занятии уже показывала нам первые рисунки Леры. Затейливый орнамент, выполненный желтым и фиолетовым цветами.
- Потрясающе! - мы хором порадовались за Леру.
У нее появился собственный круг общения, она стала реже к нам забегать на междусобойчик, зато ее настроение улучшилось. И Нина этому радовалась.
- Говорят, если вылечить эпилепсию, то кто же будет создавать шедевры живописи и писать стихи? – размышляла вслух Нина. - Это болезнь творческих людей! После приступов Нина рассказывает, что летала в других мира... Она сейчас работает над композицией на космическую тему...
"Еще чуть-чуть – и она станет гордиться Лериной болезнью", – подумала я.
- А давайте вместе молиться друг за друга, – предложила я. – Конечно, Высшая Сила – это хорошо, но ведь все мы католики. Не повредит просто после занятия вместе прочитать за нас «Отче наш»! – и всем понравилась эта идея.
Позже я не раз об этом пожалела: «А не с этого ли начались наши проблемы?»
* * *
Умные люди говорят, что не стоит смешивать общинные дела с дружбой.
Вот и мы слишком много узнали про личные дела друг друга, молились после занятий, созванивались среди недели, чтобы узнать, как друг у друга настроение. Наконец, пытались помочь друг другу и в житейских делах. Например, с работой.
- Уйду из института - больше не хочу преподавать немецкий, пойду на курсы парикмахеров! – объявила как-то Люда.
- А на что будешь жить?
- Не знаю!
Люда – скуластая голубоглазая блондинка. Она выглядела бы настоящей красавицей, если бы не кислое выражение лица и не истеричные нотки в голосе.
- Иди к нам на киностудию, - пригласила я. - Нам как раз нужна телеведущая в Католический видеожурнал. А с твоей внешностью ты вполне можешь стать нашим "лицом". Вот тебе и подработка!
Лена неожиданно быстро согласилась.
А потом согласилась и Нина. Как-то она пожаловалась на нехватку денег, и я подумала, что она могла бы заниматься нашим киноархивом. С ее аккуратностью, точностью и собранностью у нее должно получиться.
- Что ж, эта работа мне знакома, - одобрила Нина. – Я много лет проработала в статистике.
Кстати, Нина давно знала о моих проблемах на студии.
- Чем ты так расстроена? – спросила она меня как-то раз.
Я вкратце рассказала о том, как у меня из стола украли письмо к директору, в котором я по его просьбе изложила ситуацию на студии.
- Содержание стало общим достоянием, некоторые обиделись на меня. Но никому не пришло в голову, что это письмо в принципе не подлежит обсуждению – оно же чужое, – пожаловалась я. - И кто его спер?
- А ты проанализируй, кто из сотрудников метит на твое место, и ты поймешь, кто украл письмо, – спокойно сказала Нина.
«Вот что значит милиционер!» - восхитилась я.
Мне нравилась ее сдержанность, а еще какое-то материнское ко всем отношение. Мне захотелось, чтобы такой уравновешенный человек присутствовал на студии, и я пригласила ее работать у нас.
- Да, но что делать с Лерой? – сказала Нина. – Ведь я не могу ее дома оставить!
- А пусть приходит с тобой, - если что, мы ей тоже найдем дело, - успокоила я ее.
И Нина пришла к нам на работу. Вернее, Нина с Лерой.
* * *
В отличие от Нины, Лера немного знала компьютер. Она обучила мать печатать, работать в программе. Они вместе просматривали все фильмы с сюжетами и хронометрировали. Время от времени задавали мне вопросы. Вопросов пока возникало много, и я старалась проявлять терпение.
В целом я была довольна. На студии появились добросовестные работники.
- Спасибо тебе, - часто повторяла Нина. – Я так просила Бога об интересной работе!
- Я тоже так рада, что я теперь работаю, – говорила мне Лера. – У меня теперь есть начальник! Как у людей! Ты мой начальник!
Лера ходила за мной как хвостик. Меня это уже начало тяготить.
«Зато у нее все налаживается», - думала я.
А все это время на студии не прекращалась мышиная возня.
Оператор Алексей во всеуслышание отказался со мной работать из-за того злополучного письма – якобы обиделся на то, что я в нем выразила недоверие к нему. Федор заявил, что если Алексей уйдет, то он уйдет вместе с ним. Лиля неожиданно примкнула к ним, сказав, что она хочет развиваться, а от меня она уже получила все, что могла. Люда пожаловалась, что я "придираюсь к ней, потому что хочу выжить с работы"... И все они поставили ультиматум директору-американцу: или он убирает меня из студии, или они вместе уйдут, громко хлопнув дверью...
Самое смешное, что директор пошел у них на поводу со словами «А что делать! Придется уволить».
- Но вы же сами попросили меня написать это письмо!
- Да, но зачем ты так резко написала?
Я была в отчаянии.
"Доделать бы фильм, пока не уволили", - и я заперлась в монтажной.
...Ночью мне приснился ответ на вопрос, кто рылся в моем столе и украл письмо. Ну конечно, это Федор.
Актер по образованию, он обладал особенной силой убеждения. За ним шли без рассуждения, прав он или нет.
Я видела, как он ходит шушукаться и к Нине.
«Вербует», - подумала я.
Но я была уверена в ее порядочности. К тому же она так меня благодарила.
* * *
Этот сценарий я придумала еще тогда, когда впервые увидела Лерину картину. На большом листе – три фазы движения человеческой фигуры: коленопреклоненная и плачущая, затем выпрямляющаяся и, наконец, устремленная ввысь, крылатая. Называется «Ангел».
Не то чтобы картина мне понравилась. Просто я порадовалась за Леру. Во-первых, нарисовано профессионально, во-вторых, оптимистично - и слава Богу!
И я решила снять о ней фильм. Про ее болезнь, про то, как она научилась плести бусы из бисера, как поняла, что может своими руками создать что-то красивое. Про то, как она пришла в церковь, и как ее Бог ведет по жизни.
Про то, как она начала рисовать, как творчество помогает ей в исцелении.
И про Нину, как ей помогают люди и Бог справляться с болезнью любимой дочки.
- Вокруг нас много больных людей, и, может быть, этот фильм послужит им утешением и даст надежду, – сказала я, когда уговаривала их на съемки.
- Да, нам есть что сказать этим людям, - решает Нина. – Лера, ты согласна?
- А у меня получится?
- Конечно, - обещаю я. – Мы вместе сделаем интересный фильм.
* * *
А дальше все пошло как по маслу!
Оператор Алексей неожиданно согласился участвовать в проекте. Я уж было начала надеяться на то, что он покончил с ролью обиженного. В указанный день и час мы с ним приехали к Нине с Лерой.
- Снимем, как Лера плетет бусы из бисера, - даю я первое задание Алексею.
Марина с готовностью высыпает на стол разноцветные бусинки.
- А вот эти красные бусы я подарила маме!
- Нина, можешь их примерить? На тебе как раз красная кофточка!
И Нина по команде Алексея охотно и без стеснения крутится перед зеркалом. Очень мило!
Алексей снимает также всех четырех кошек, которые живут в этой квартире.
- Девчонки, девчонки, - кричит им Нина, раскладывая сухой корм по мискам, и кошки сбегаются со всех квартиры на кухню – серая, черная, персидская и полосатая. Очень забавно!
- В нашей квартире нельзя всуе произносить слово «девчонки», - объяснила Нина. – Кошки сразу сбегаются - думают, что их сейчас будут кормить!
Снимает на камеру Лерины картины. Вся стена в натюрмортах – грузинский, китайский и индийский. Над кухонным столом – белые хризантемы пастелью. Молодец!
- А где та картина с ангелом? – интересуюсь я.
- Она на выставке в институте, - говорит Нина.
- Это даже хорошо: мы туда заедем вместе и прямо там снимем. Мне она нужна.
Нина по моей просьбе показывает старые фотографии, где она молодая: большеглазая, кокетливая, стройная. На коленях - маленькая Лера. Эпилепсии у ребенка еще нет в помине.
«Какая красотка! - подумала я про Нину. – И ведь черты лица не сильно изменились, но почему-то уже совсем не выглядит красивой!»
- Ты знала, что была красавицей? – спросила я.
- Нет, - покачала она головой. - Если бы знала, может, жизнь бы по-другому сложилась.
- А в каком звании ты ушла на пенсию?
- В звании майора.
- Это высокое звание? – спрашиваю я.
- Довольно-таки высокое, - вступает в разговор Алексей и иронично смотрит на меня.
Света достает фотографию, где снята в милицейской форме. Лицо красивое, но уже строгое, безликое, без макияжа, волосы коротко стриженые, уши без сережек.
- А нам, во-первых, нельзя фотографироваться в украшениях. Во-вторых, когда я узнала, что Лера больна, я поняла, что все эти золотые побрякушки – это все не нужно. У меня внутри все перевернулось... И я все продала!
- А ты могла бы все это сказать еще раз на камеру?
Мы снимаем синхроны Леры и Нины. Я задаю вопросы таким образом, чтобы получить по рассказу от каждой.
«Удача, что Лера не отказывается говорить о своей болезни», - думаю про себя.
- Когда я узнала, что у меня эпилепсия, то почувствовала такую обиду: ну почему именно у меня? Чем я хуже других!
Она рассказывает, как стала ходить в церковь и как нашла там новых друзей. Как научилась плести бусы и решила сделать подарок маме. О своих непростых отношениях с матерью она тоже говорит очень откровенно и понятно:
- Я знаю, что без мамы я не проживу, я не могу даже выйти никуда без нее, одна, но эта ситуация меня напрягает, и я часто срываюсь, а потом чувствую себя виноватой.
Очень тепло рассказывает она про изостудию и про то, как поднимают ей дух успехи в живописи.
Нина тоже говорит очень искренне и открыто. Про работу в милиции, про моральную поддержку в церкви, про Лерину болезнь. Она даже плачет по ходу, правда, просит это вырезать.
Зато с большой охотой она рассказывает про Лерино рисование.
- В детстве Лера закончила художественную школу, но рисовать не полюбила. А когда она попала к Виктору Кузьмичу, она с таким увлечением вернулась к этому делу! Раньше она рисовала только черным карандашом. А этот художник научил ее видеть цвет.
Я очень довольна. Руки уже чешутся помонтировать, но нам надо еще доснять выставку. Договариваемся на следующей неделе.
* * *
Тем временем Лиля по моему заданию снимает Леру на камеру в изостудии .
Я в восторге! Мне понравился учитель – добрый синеглазый седой дядька, который умеет словами объяснить, как выбрать цвет, удалить или приблизить предмет. Мне понравилась и сама студия – крохотный кабинет, увешанный картинами, заваленный гипсовыми античными головами и фрагментами колонн, экзотическими вазами, муляжами фруктов и цветочными букетами. Классный такой творческий беспорядок! В каждом углу стоит по натюрморту. Один из них я даже узнала – грузинская постановка с гранатом и кинжалом, который я видела у Леры. Видимо, она ее уже дорисовала.
- Чистые цвета прут у тебя на первый план, - учит художник Леру на Лилиных съемках, - Если хочешь отдалить, или разбеливай, или добавь черненького, - и сам садится за Лерин мольберт и ее кисточкой правит вазу. И действительно фон отодвигается, а ваза на глазах приобретает объем. Просто волшебство!
«Тоже хочу рисовать», - внезапно осознаю я.
* * *
На следующей неделе Леру в очередной раз кладут в больницу. На выставку решаем ехать без нее, но с Ниной. А потом заедем в больницу к Лере: навестим ее и поснимаем прямо там!
Получилось даже лучше. Алексей снял Нину на выставке в студенческой библиотеке – под картиной «Ангел». А в больнице он подкараулил, когда Лера вышла к матери, и они обнялись. Весь персонал с удивлением следил за нашими действиями.
- Ты видела на выставке моего «Ангела», тебе понравилась картина? – спросила меня Лера.
- Да, конечно.
- Так вот, я подарю ее тебе. Пусть это будет твой ангел-хранитель, и пусть он тебя защищает!
- Спасибо, дорогая!
Я заметила, что в тот момент Нина очень странно посмотрела на Леру, но тогда не придала этому значения.
* * *
Директор выглядел очень виноватым. Он похвалил фильм и сказал, что оставляет меня на студии. Но мне этого мало.
- Отец Ярослав, это был последний раз, когда вы затеяли мое увольнение без всякой причины, а я в очередной раз вас простила. В следующий раз я уйду сама!
Бедный американец кивнул головой, он сегодня со всем согласен и обещает больше не вестись на провокации. Но победа ли это?
Сотрудники не скрывали своего разочарования. Они возлагали большие надежды на то, что меня выгонят. А тут мои акции даже подросли: директор опять без конца бегает ко мне советоваться по разным делам, и мы вместе просматриваем готовую продукцию.
А у Нины вдруг неожиданно для меня появилась манера говорить маленькие гадости:
- У тебя тени над глазами размазались. Сотри и никогда больше ими не мажься, – и голос у нее стал каким-то ехидным. - Они тебе не идут.
- Кто принес эти шоколадные конфеты? Ты? – она развернула бумажку, в которой была разломанная конфетка. – Ее, наверное, крысы на складе покусали!
- Возьми другую, – сказала я. Почему-то мне стало ужасно стыдно, будто я сама отъела пол-конфетки.
- Нет, я вообще не люблю шоколад, - и она с пренебрежением отодвигает мои конфеты.
Я показываю Нине свежеиспеченный фильм. Ее реакция меня ставит в тупик:.
- Тут у тебя музыка какая-то депрессивная – у Леры от такой начинаются приступы...
В нашей трапезной одна стена густо завешена иконами, другая голая.
- А с этой стороны пусто, - говорит как-то Лера после молитвы. – Натюрмортик бы какой повесить!
- Повесила бы лучше сюда своего «Ангела», – отвечает ей Нина и смотрит на меня с вызовом.
Почему-то без причины портятся и мои отношения с Лерой. Она больше не забегает ко мне в монтажерку и не улыбается мне. Наоборот, ходит мимо с гордо поднятой головой, не объясняя причин перемены.
А Нина ведет себя еще более непонятно. Под предлогом вопросов по работе она незаметно втягивает меня в посторонние и ненужные разговоры.
- Вот раньше Кана была – это да, а сейчас видно, что она умирает, – говорит она, опустив глаза, но внимательно наблюдая за моей реакцией.
- Это неправда: за последнее время вышла куча фильмов, они понравились и заказчикам и зрителям, - утверждаю я.
- Почему один человек делает все фильмы? – возмущается Нина. ("Один человек" - это я).
- А почему бы остальным не сделать своих фильмов? – отвечаю я вопросом на вопрос. – Пусть учатся – и будут сами делать свои фильмы.
- Ну, одним словом, умирает Кана… - и Нина вновь себе на уме смотрит в пол. – Надо нам всем собраться и обсудить кризис!
Я ничего не понимала. К чему работнику архива вообще затевать подобные дискуссии?
* * *
По "просьбам трудящихся" Епископ назначил собрание в курии, посвященное студии «Кана».
Вместо реального обсуждения дел мои коллеги говорили только обо мне. Столько клеветы, передернутых фактов и откровенного блефа сразу я никогда не слышала.
Но активнее всех выступала Нина.
«Странно, откуда же у нее ко мне столько злости?» - недоумевала я, слушая ее.
Нина выступила с настоящей обличительной речью в стиле Вышинского. Дескать, «музыка к ее фильмам депрессивно влияет на людей, а она, несмотря на замечания зрителей, отказывается заменить. А фильмы ее вообще никому не нужны…»
- И вообще она неадекватная – у нее мания преследования! Надо ее убрать! Мы все...
* * *
А что было потом? Депрессия. Отпуск без содержания. Духовные упражнения со священником, - мне хотелось вывести все это из себя и поскорее всех простить, чтобы не умереть от злости.
- Представь, что ты встретила Самого Иисуса, вот и расскажи Ему все, - предложил священник. - Интересно, что Он тебе ответит? Только ничего не придумывай, пожалуйста, за Него! - пошутил он.
- И все-таки что я не так сделала? Ведь не бывает так, что один прав, а все неправы! Раз они все против меня, значит...
- Почему это не бывает? Бывает, сколько угодно... Возьмем хотя бы Его случай...
...Во время бессонной ночи вдруг на краешек моей кровати тихонько подсел Иисус.
- Ну Ты-то хоть на моей стороне? - спросила я.
- Это ты на Моей стороне, - Иисус улыбнулся в темноте.
- Тогда почему все так?.. - я села на кровати.
- Поэтому, - Он пожал плечами.
- ...Как Вы думаете, отец, я все это сама придумала? - спросила я священника.
- Нет, конечно! - он серьезно посмотрел на меня. - Такое не придумаешь.
***
Когда я вернулась в Кану, там уже был новый директор - отец Веслав, тоже иностранный иезуит, поляк. Я его отлично знала: он был самым первым директором Каны, и его сняли за интриги и за развал работы. Короче, у меня не оставалось ни одного шанса. Зато на студию вернулись Алексей и Люда.
Через некоторое время директор назначил Нину менеджером, завел трудовую книжку на Леру, чтобы ей шел рабочий стаж. У Нины появился совсем другой тон – командный. Теперь она проводила планерки, отрывисто отдавая приказания.
Женщина по-чекистски профессионально формировала мнение отца Веслава и умело натравливала его на меня.
...Я так и не смогла понять причины, за что меня уволили. Какая-то истерика директора – в коридоре, при всех, не по делу – «нам не о чем разговаривать, вы уволены!!»
Пришлось-таки написать это заявление об уходе. Не сразу - после того, как я вышла из больницы.
Потом девять месяцев не работала. Пыталась устроиться, но все было бесполезно.
- Но ты же талантливый человек, как это ты не можешь найти работу? – удивлялись поляки.
А что тут скажешь: с католической историей в резюме практически невозможно попасть на светский телеканал. Меня даже на собеседование не стали приглашать. А потом я и вовсе перестала искать работу.
Мы с дочкой зимовали одни, поскольку муж был в Таиланде – учился на дайвмастера. Все эти месяц она меня кормила на свои ресторанные гонорары. Так что пение в ресторанах - это не так уж плохо!
А потом я и вовсе перестала искать работу.
* * *
В образовавшееся свободное время я пошла учиться рисовать – в ту самую изостудию, в которую влюбилась во время монтажа.
Это было счастье: мне там нравилось все – люди, краски, натюрморты, композиции, цветоведение. Я поняла наконец, что такое «видеть цвет».
Я прямо заболела рисованием – долгими зимними вечерами у печки я ставила композиции с цветами, фруктами, вазами - и рисовала натюрморты – акварелью, гуашью, пастелью. Весь дом постепенно оброс моими картинами в рамках. Я дарила их друзьям, родственникам. Дочка гордилась мной и поддерживала, как могла. Даже покупала мне краски и бумагу, цветы с фруктами. И это меня спасло.
В «Кане» я больше не появлялась.
* * *
- А как там наши враги?– спросила как-то Таня, моя подруга. - Пусть у них не будет торжества! - на самом деле она добрейший человек, просто слишком сильно переживала за меня.
Но о «Кане» я ничего не знала и не хотела знать.
- Ну нет, так нечестно, – сказала Таня. – Я-то хочу узнать! Узнать, что у них ничего не вышло. А то я чувствую себя так, будто мне не дали досмотреть кино!
- А я совсем не хочу досматривать это дурацкое кино, - сказала я, но соврала.
Как-то забарахлил компьютер, и я набралась решимости и позвонила технику Андрею.
- Я сейчас не могу говорить – я в ГИБДД, сдаю священнику документы на машину Каны. Кстати, ты в курсе, что Кану закрыли?
- Как закрыли? – ожидала чего угодно, только не этого. Почему-то расстроилась.
- А так: Веслав устроил собрание, забрал у всех ключи. С июня больше не работаем, сдаем дела.
- А как там наши?
- Филипп уже ушел сам - месяц назад. Люда давно уволилась – у нее открылась какая-то крутая болезнь. Лада будет заниматься закрытием организации.
А через месяц меня пригласили на работу в новый «епархиальный пресс-центр», который создали вместо закрывшейся студии.
Но у нас уже были куплены билеты на самолет до Бангкока. Я решила тоже поехать с мужем в Таиланд - благо он за это время стал инструктором.
В общем, вот такое кино.
Конец фильма...
Самуи 2008
четверг, 28 апреля 2011 г.
Фатимское паломничество
- Ольга, вы когда-нибудь были в Фатиме? - спросила телефонная трубка женским голосом.
- Нет, не была. А кто это?
- Это секретарь курии епископа. Хотите побывать?
Хочу ли я в Фатиму? Что за вопрос!
Фатимская история почти сказочная, достойная пера Андерсена или братьев Гримм.
У старого дуба трем пастушкам из португальской деревни является Пресвятая Дева Мария… просит детей молиться за Россию, - якобы оттуда проистекает зло и грозит распространиться на весь мир.
Случилось это 13 мая 1917 года.
С тех пор прошло девяносто лет, и Фатима для католиков всего мира – это святое место молитвы - за мир вообще и за Россию в частности.
Перед самой поездкой меня уволили с новой работы на телевидении - между прочим, из-за Фатимской Богородицы...
Дело в том, что качестве новостной темы я предложила визит епископа в Португалию. Тему приняли, но когда редакторша, отсматривая синхрон Епископа, услышала про трех пастушков, с криком «Сумасшедших не держим!» она отправила меня на все четыре стороны.
И я поехала в Фатиму.
* * *
Камерную уютную Фатиму не спутаешь с другим городом – везде статуи Мадонны: в отелях, в витринах, в сувенирных магазинах. Иногда кажется, что Фатима – это один сплошной сувенирный магазин. Но все дороги ведут к храмовой площади.
Все мы организованно посещаем храм. Огромный, как спортзал, богато украшенный. В боковых часовнях - усыпальницы Франсишки и Жасинты. Они оказались первыми детьми, которых Церковь провозгласила блаженными. После вскрытия могил оказалось, что мощи девочки нетленны. Теперь лежат здесь.
- Нам разрешили отслужить Мессу в храме на могиле Жасинты, только подумайте! Тут обычно все расписано на много дней вперед, но для паломников из России сделали исключение, – объявляет отец Ариэль.
Все пять дней целой группой мы ходим по следам явлений - за городскую часть, в сельскую местность и в рощу. В скалах и у колодца детям явился Ангел, в оливковой роще и дубраве – Богородица. На святых местах мы читали вслух текст из книги воспоминаний Матушки Лючии и молились.
Не всегда маршрут скомпонован по хронологическому принципу, поэтому в моей голове смешались все явления – что и когда произошло.
Проходим Крестный Путь, останавливаясь у мраморных стояний.
О чем молятся наши люди? Каждый привез Богородице свои личные беды: сложности с детьми, проблемы с мужем, одна не может простить себе давнего аборта, другую выгнали с работы…
Я живу в одной комнате с Мирой из Новосибирска. Она из ссыльных немцев, которых депортировали из Поволжья в начале войны. Мира рассказывает мне про сыновей, а я про своих кошек.
- Я не очень люблю кошек, - говорит Мира.
- А я люблю. Когда мне плохо, я себе представляю кошку, и мне сразу легчает.
Мира часто плачет – у нее тоже есть проблемы в жизни.
Через всю площадь к санктуарию тянутся гладкие дорожки, отполированные людскими коленками. По ним на коленях вереницей ползут верующие. Некоторые на себе тащат больных, расслабленных.
Считается, что если с какой-нибудь интенцией проползти весь этот путь к Богородице на коленях, то будут великие духовные плоды.
- Давай и мы с тобой проползем - за наши проблемы. Зря, что ли, ехали в такую даль? – Мирослава настроена решительно.
- Да как-то неудобно...
- А мы встанем завтра в шесть утра, когда никого на площади не будет, и проползем.
Темно. Кроме нас, по скользкой каменной дорожке движутся только две монахини.
Мы становимся на колени и стартуем.
«Метров сто однако!» - прикидываю я.
Мирослава читает Розарий. А мне до жути больно. Кое-как бормочу молитву, и каждый шаг для меня мучителен. У меня действительно коленки не приспособлены для духовной деятельности – я костлявая.
Полпути проползли. Невмоготу больше. Мирослава далеко обогнала меня. Монашки уже у Санктуария.
«Может, встать да уйти?» - трусливо думаю я.
Как вдруг на пустынной площади показалась черная кошка. Я так удивилась, что поползла дальше, забыв про коленки и наблюдая за этой кошкой.
А кошка не спеша поравнялась со мной и исчезла за спиной - в буквальном смысле: оборачиваюсь – никого и нет!
Зато Санктуарий близко. Еще немного, еще чуть-чуть… Доползла!
- Интересно, откуда на площади взялась кошка? – недоумевала потом Мирослава.
- Это была не кошка, а ангел! – объяснила я.
* * *
Мы посещаем домики в сельской местности, где родились пастушки. Поскольку все они были родственниками, их домики стоят рядом. Фотографии по стенам нам хорошо известны по книгам. Дети выглядят, как Красная Шапочка и Мальчик-с-Пальчик из детских книжек.
Обстановка в комнатах неподдельно фольклорная – вышитые покрывала, горшки, ухваты, лампадки, старинная мебель…
Судя по всему, жили они бедно.
Плотный мужчина, который здесь вроде гида, оказался внучатым племянником Франсишка. Все хотят сфотографироваться с ним. Племянник невозмутимо улыбается. Он привык, работает экспонатом.
* * *
На следующий день с утра опять приходим с Мирой вдвоем в это село. Забредаем в какую-то сувенирную лавку, сталкиваемся внутри со отцом Ариэлем и сестрой Марией.
Внимание священника привлекает старинное облезлое распятие на стене в стеклянном футляре. Он по-испански спрашивает о нем у продавщицы и вдруг впадает в страшное возбуждение.
- Это же то самое распятие, с которого Иисус заговорил с Жасинтой! Из ее дома! Под стекло его запер дедушка, чтобы паломники не трогали, а потом ключ со временем затерялся.
- Как он сюда попал, в эту лавку?!
- Да просто она – племянница Жасинты! Ее тоже зовут Жасинта!
Мы бросаемся к худенькой женщине, которая кивает головой.
Как здорово, что мы зашли в эту лавку!
- А на фоне этой стены сделана та самая фотография детей, - Жасинта выглядывает из лавки и показывает на каменную стену напротив. Священник бежит к камням, достает книжку Воспоминаний, открывает фотографию и сличает по кладке.
- Вот здесь стоял Франтишек – вот, видите этот кирпич? – показывает хозяйка. – А вот здесь – Лючия!
- Оля, сфотографируй нас на фоне этой стены!!! – просит Мирослава. Но я уже давно снимаю их шеренгу вдоль стены.
Счастливые отец Ариэль, сестра Мария и Мира стоят на историческом фоне – на месте трех пастушков!
* * *
Ежевечерние процессии со свечами со статуей Мадонны – это чисто фатимский обряд.
- Если бы моя бабушка знала, что я когда-нибудь попаду в Фатиму, она была бы так счастлива! – сказала потом Мирослава. – Она не могла даже предположить, что наступит такая свобода, что можно будет открыто верить.
Я снимаю Мирославу в процессии, освященную чудотворную Мадонну в цветах, забегаю на ступени храма и издали свысока - движущуюся вереницу огоньков.
* * *
Через год перед отъездом из России я подарю Мирославе сосуд для омовения рук с надписью «Fatima».
Ольга Сквирская
PS
http://youtu.be/fjpjs8byZP8
Это фильм "Паломничество в Фатиму", который я смонтировала в Кане. Он оказался последним моим фильмом в католической киностудии: меня уволили.
PS
http://youtu.be/fjpjs8byZP8
Это фильм "Паломничество в Фатиму", который я смонтировала в Кане. Он оказался последним моим фильмом в католической киностудии: меня уволили.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)